В давние времена ему не раз приходилось транспортироватьтаким вот образом перепивших дружков, но в них, бесчувственных, сохраняласьжизнь, скреплявшая тело, а теперь все было труднее во сто крат. Тело девушкиказалось прямо-таки чугунным, неудобно висело в его руках, пригибая к бетонномуполу. Ноги волочились совсем иначе, чем у пьяного, задевая за каждую ступенькуВ лифт он со своей ношей войти не решился, поплелся вниз пешком, то и делорывками подбрасывая труп, чтобы не сползал, Сонина голова больно ударяла его вщеку, в висок, словно наполненный песком мешочек, ее волосы казались ледяными,касались лица, будто пучок сосулек. Вскоре Родион ощутил сущую ненависть – ктому, что волок.

А ведь приходилось еще временами подсвечивать себефонариком, чтобы не споткнуться и не полететь вверх тормашками…

Он запутался в счете этажей. На миг мелькнуло безумноеощущение, будто лестница вытянулась в бесконечность, уводит его в недра земли,в подземное царство мертвых, словно Орфея, вынужденного самолично доставлятьЭвридику к владыке бестелесных душ…

Внизу совсем близко, хлопнула дверь, послышалось сердитоебормотание, осторожные шаги – человеческие и еще чьи-то, чиркнула спичка,заколыхалось пятно тусклого света. Другие шаги, мягкие, приближались гораздобыстрее, в мозгу у Родиона вдруг пронеслось: они встречают… Хоть и не понялтолком, кого имеет в виду.

Шумное собачье хаканье близилось. Вспыхнула еще одна спичка,совсем рядом. Родион, с маху остановившись, прислонил Соню в углу, изряднымнапряжением мускулов поддерживая тяжелое тело в вертикальной позиции, обхватил,обнял, прильнул к холодным губам, заслоняя своим телом от непрошеногосвидетеля, долгий поцелуй с мертвой наполнял паническим страхом, волосы назатылке начинали шевелиться, будто под яростным порывом неземного ветра…

Слегка запахло псиной, собака настороженно ткнулась носомему в ногу, сопя, стояла рядом.

– Пошла! – шепотком цыкнул Родион.

Она не уходила, тянулась длинной мордой – кажется, овчарка счетвертого этажа, Родион ее пару раз видел. И вдруг когти скребнули по бетону,собака шарахнулась с длинным тоскливым скулежом, кинулась вверх, спотыкаясь втемноте. Остановившись где-то вверху, вовсе уж отчаянно взвыла.

– Э, мужик, ну зачем собаку-то пинать… – недовольно бросилхозяин, зажигая очередную спичку.

Смешался, увидев «обнявшихся влюбленных», что-то глухозабормотал, заторопился вверх. Родион перевел дух, подхватил тело и затопотал вниз.Наверху выла собака, судя по звукам, вырывавшаяся из рук хозяина, пытавшегосязатолкнуть ее в квартиру. По спине ползли ручейки пота.

Подъезд. Стало светлее – дверь приоткрыта. Выглянул, невыпуская Соню – и, словно бросаясь в холодную воду, диким напряжением мышцприподняв тело так, что ноги его оторвались от земли, вышел на улицу. Каких-точетыре шага… раз… два… Фонарик надо спрятать в карман, иначе не удастся открытьдверцу…

– Нет, ты посмотри, как набралась, а на вид приличная…

Он повернул голову, как ужаленный. Смутно различимые впадавшем из окон свете, стояли две оплывше-толстых пенсионерки, на руках уодной прикорнула то ли болонка, то ли кошка.

– Смотреть стыд, – охотно подхватила другая, радуясьнежданному развлечению. – На ногах не стоит, туда же…

И затарахтела, как пулемет, мешая в одну кучу и наглецов на«нерусских машинах», из-за которых детям не пройти и собачку не отпустить, иихних пьянехоньких девок, и дороговизну в магазинах, и почему-то попраниеСталиным ленинских норм. Родиону невыносимо хотелось рявкнуть на них изо всехсил, но это означало дать себя запомнить, и он, стиснув зубы, ухитрилсяраспахнуть дверцу не глядя. Подхватив правой рукой Соню под коленки, надавиллевой на шею, сгибая начинавшее коченеть тело, кое-как усадил. Старухи, невстретив ожидаемого отпора, переросшего бы, к их радости, в долгую перебранку,ретировались в подъезд. Сев за руль, он вытер платком лицо и шею, тщательнопротер запотевшие очки, укоротил ремень, насколько было возможно, и пристегнулСоню. Как ни старайся, а голова у нее безжизненно свешивалась на грудь…

Повозившись, он откинул сиденье, рассчитав так, что Сонятеперь выглядела спящей. Вот только глаза ей не удавалось закрыть, как нипытался… Нужно выбирать улицы потемнее, вот что…

Выехал со двора, то и дело косясь на свою жуткую пассажирку.Сняв правую руку с руля, повернул Соне голову так, чтобы склонилась в егосторону – теперь выглядело совсем пристойно, убаюкивал он себя.

Не превышая сорока, поехал по узкой, темноватой улочке,параллельной широкому проспекту имени газеты «Шантарский рабочий», миновалстадион, свернул к парку.

Еще издали увидел, что ничего не получится: на массивныхбетонных скамейках, двумя шеренгами вытянувшихся в сторону высокой арки,кучками роилась молодежь, слышалась музыка, назревали пьяные разборки, парк былмноголюден…

Проехал мимо. Притормозил, увидев на тротуаре пустую бутылкуиз-под ликера. Выскочил, воровато оглянувшись, прихватил ее платком загорлышко, положил на пол машины и дал газу.

Ему хотелось что-то сделать для Сони, расстававшейся с нимнавсегда, и после недолгих раздумий он поставил ее любимую кассету – восходящуюзвезду шантарской эстрады Маргариту Монро. Хрипловатый, отрешенный голоснаполнил салон:

– А мы поедем в Диснейленд!

Где краски радуги прозрачны,

Где никогда не будет мрачных,

Где всякий ужас – на момент,

Ах, Дисней-Дисней-Диснейленд…

В их с Соней планы на будущее входила поездка в Диснейленд –году этак в следующем…

Боже мой!

Поздно было сворачивать – по обе стороны тянулся длиннющийряд сталинских двухэтажек с глухими дворами, без поперечных улиц. Развернуться,в принципе, можно, но они заметят номер, тут же объявят перехват, вокруг –крайне неподходящий для беглеца район, справа ограниченный рекой, слева, запроспектом – длиннющими заборами заводов… Можно и вообще не успеть, дубанут изавтомата…

И он, стиснув зубы так, что они, казалось, крошились, сталсбавлять скорость, двигаясь к милицейскому уазику с поднятым капотом, возлекоторого маячили три фигуры.

«Я везу девушку в больницу, – отчаянно цеплялся он запервую пришедшую в голову мысль. – Споткнулась на лестнице, упала, неоткрывает глаз, не говорит ничего… Это все же лучше, чем бежать…»

Проскочив мимо них, тут же затормозил, неторопливо вылез.Улица была пуста, никого, кроме них. Единственный автомат праздно болтается наплече дулом в землю, вообще-то, можно и положить их в упор…

К нему бегом направился один из троицы, в лихо заломленномберете. Тяжелые юфтевые ботинки грохотали, как в кошмаре, остальные двое на нихдаже не смотрели, и Родион приободрился, держа руку близ пояса…

– Слушай, добрось до Кировского РОВД, – с ходузаговорил сержант. – Машина крякнула, а мне докладываться срочно, не дайбог, кнопка у кого-то сработает…