class="a">[437]. Он не просто ваял из мрамора античные сюжеты вроде знаменитой композиции «Амур и Психея» или придавал своим моделям сходство с древнеримскими патрициями и матронами — он был, как и Уэст, на пике современности. Всё, что он творил, было и вне времени, и абсолютно современно.

Антонио Канова. Три грации. 1814–1817. Мрамор. Высота 173 см

Свобода, любовь, естественность, счастье — это великие идеалы, однако их сложно достичь в реальности. Французская революция основывалась на идее освобождения от деспотии монархии, но привела лишь к еще большей имперской деспотии при Наполеоне Бонапарте, которого Жак-Луи Давид изобразил во всём его тщеславии на вздыбленном коне (на самом деле Наполеон позировал на муле) во время перехода через Альпы на перевале Сен-Бернар, когда он шел завоевывать Италию. Канова также запечатлел образ Наполеона и его семьи в монументальных скульптурах, наследующих свой художественный язык от имперского Рима — язык, неизмеримо далекий от радостных наслаждений Ватто и Фрагонара и, как показали работы Давида, а до него картины Уэста, зачастую весьма далекий от жизненных реалий.

Реальность была более мрачной и жестокой, чем хотелось представить многим художникам. Если Ватто изображал воображаемый мир наслаждений, то испанский живописец Франсиско Гойя-и-Лусиентес в своих поздних работах создал совершенно иную картину жизни — кошмарное и удушливое царство страданий.

В ранние годы картины Гойи были наполнены ощущением очарования и радости, напоминая живопись Джованни Баттисты Тьеполо — величайшего из художников, работавших в Италии в XVIII веке, который прославился своими изображениями голубого неба, — а также Ватто: создавая гобелены для королевской семьи, Гойя изображал беззаботные пикники, запуск воздушных змеев и танцы на фоне скромных сельских декораций. В 1788 году Гойя создал один из своих шедевров для убранства королевского дворца Эль-Пардо: живописный эскиз одной из шпалер, предназначенных для спален дочерей будущего короля Карла IV (впрочем, шпалеры так и не были сотканы). На эскизе изображена аристократическая компания, играющая в жмурки: они танцуют вокруг молодого человека с завязанными глазами, который пытается дотронуться до кого-нибудь из играющих деревянной ложкой. Несмотря на легкомысленность сюжета, Гойя демонстрирует мастерство композиции и бесконечно поразительную фактуру поверхности: например, белоснежную с черно-желтыми вкраплениями массу перьев головного убора девушки на переднем плане, нежную и хрупкую, как сахарная вата, — такой эффект не встречается нигде в живописи и отсылает к виртуозности Веласкеса, великого предшественника Гойи при испанском дворе.

Бенджамин Уэст. Смерть генерала Вольфа. 1771. Масло, холст. 151 × 213 см

Горы и озеро на заднем плане похожи на театральные декорации, таким образом Гойя передает ощущение иллюзорности всего сущего, тщеты удовольствий и той тьмы, что скрывается за фасадом даже самой роскошной жизни. Он был официальным живописцем испанского короля и писал портреты членов королевской семьи со всей их помпезностью, демонстрируя такие стороны своих моделей, которые могут показаться нелестными; однако они были настолько уверены в своем могуществе, что лесть была бы неуместна и даже в чем-то вульгарна. Это позволяло Гойе показать истинную человеческую сущность своих моделей, а также изображать на картинах себя самого, выглядывающего из-за мольберта, как полтора века назад делал до него Веласкес.

Эта обнаженная человеческая сущность становилась всё более грубой по мере того, как художник старел, в особенности это стало заметно после болезни, которая сделала его глухим — не просто тугим на ухо, как Джошуа Рейнольдс, а совершенно глухим (хотя из всех возможных бед, какие могут случиться с художником, это кажется не самым худшим). В своем первом великом цикле офортов «Капричос» Гойя показал вывернутый наизнанку мир безумия и желания, мир ведьм и проституток: «Сон разума рождает чудовищ», — гласит знаменитая надпись на одном из офортов, где изображен человек в сюртуке (быть может, художник или писатель), заснувший на своем рабочем столе, а во тьме над ним хлопают крыльями жутковатые то ли совы, то ли летучие мыши.

Графические листы Гойи напоминают сатирические образы Хогарта, а также его современников — английских граверов-карикатуристов Томаса Роулендсона и Джеймса Гилрея, которыми Гойя восхищался. Только у Гойи подобная сатира становится более обобщенным и глубоким высказыванием — приговором всему человечеству. Эти фантастические образы не могли возникнуть из одного только наблюдения за реальностью, как и его офорты «Бедствия войны», на которых Гойя запечатлевал события Пиренейских войн. Но это было неважно: создав одну из самых душераздирающих картин человеческой жестокости за всю историю, Гойя показал последствия французского вторжения в Испанию в 1808 году, ее оккупации при Жозефе Бонапарте, брате Наполеона, а также результат последовавшего за ней террора при бурбонском правлении Фердинанда VII и возрождения испанской инквизиции.

Франсиско Гойя. Игра в жмурки. 1788. Масло, холст. 269 × 350 см

Самые мрачные видения Гойи покрывали стены двух комнат в доме за пределами Мадрида: этот дом, известный как Дом Глухого (получивший свое название не от Гойи, а от предыдущего хозяина, глухого фермера), художник купил под конец жизни. Здесь он написал серию фресок по сырой штукатурке, так называемую черную живопись (впоследствии изображения были перенесены на холсты). Длинное полотно, изображающее шабаш ведьм, висело напротив страшной картины, показывающей отчаявшиеся лица бредущих паломников. Наиболее поразительными были две небольшие фрески на дальней стене: одна из них изображала Юдифь, отрубающую голову Олоферну, а другая — дикую и страшную сцену, где мрачный Сатурн пожирает одного из своих детей. Это образ безумия и отчаяния, который призван показать, что само общество находится в состоянии саморазрушения и распада. Хотя замысел художника был, скорее всего, иным (картина скорее была откликом на подобный сюжет у Рубенса, чьи полотна Гойя мог видеть в королевской коллекции в Мадриде), демоническая фигура Сатурна намекает на разрушительное воздействие времени, которое испытал сам автор. Сатурнизм — это синдром отравления свинцом: часто считается, что причиной глухоты и немощи Гойи было длительное воздействие какой-либо свинцовой краски или использование посуды, содержащей свинец. Этот ужасный образ, по-видимому, стал выражением не только взгляда на мир, но и личной трагедии.

Франсиско Гойя. Собака. Около 1820–1823. Фреска, перенесенная на холст. 131 × 79 см

Впрочем, ничто не указывает на то, что Гойя был меланхоликом. Чтобы противостоять всем ужасам жизни и превращать их в картины, нужно обладать стойкостью и даже оптимизмом. Однако изображает он мир, сорванный с якорей, потерявший связь с моралью и разумом, со всем, что было привычно, это выражено в его фреске из Дома Глухого, на которой изображена беспомощная собака, затерявшаяся среди то ли дюн, то ли волн, то ли просто мазков краски. Несчастное животное написано