class="p1">– Нет, это не нормально, ты просто не знаешь, что сказать.

– Это нормально…

– Да нет же, – огрызаюсь я, хотя мне совсем не хотелось кричать на Кэм. – Я жалкая. Я глупая, жалкая дура.

В груди нарастает паника, перекрывая дыхательные пути. Я потею, в мозгу вспыхивают неясные картинки и обрывки слов. Меня тошнит.

– Я больше не хочу прятаться от самой себя, но и ничего не могу сделать. Иногда мне хочется проглотить горсть снотворного, и, может быть, когда я проснусь, все будет по-другому. А если не проснусь, ну и ладно.

– Не говори так.

– Я говорю, что чувствую, Кэм. Я так не сделаю, но мне хочется, у меня нет сил. Я как будто мошенница, которая всех обманывает, и я не знаю, как это исправить.

Мне плохо настолько, что я ничего не вижу, хотя глаза открыты. Я ничего не слышу. Кажется, я кричу, хотя не уверена.

Дверь громко хлопает, я смаргиваю и обнаруживаю перед собой брата. Его брови нахмурены, ноздри раздуваются. Он поднимает меня с пола и срывающимся голосом говорит:

– Сестренка, иди-ка сюда.

Мейсон несет меня в комнату и кладет меня на кровать; Кэмерон набрасывает на меня одеяло и вытаскивает из-под него полотенце.

Слезы скатываются с моего лица на подушку.

– Я не справлюсь, Мейс…

Брат крепко сжимает мою руку и глубоко вздыхает. У него такой вид, что он хочет мне что-то сказать, но не решается.

Я улыбаюсь ему ободряюще, и он садится рядом с кроватью, не выпуская моей руки.

– Ари, сестренка, я понимаю, как ты растеряна… У тебя разбито сердце, тебе тяжело, но я хочу, чтобы ты знала… Я боюсь говорить об этом, но тебе необходимо знать… Ты чувствуешь себя потерянной и одинокой, но есть человек, которому так же больно, как и тебе. – Я прерывисто вздыхаю, и Мейс с грустью смотрит на меня. – Ему больно не за себя, а за тебя. – Он переводит взгляд на мой живот. – За вас обоих.

У меня дрожат губы.

– Правда?

– Да… – Мейсон моргает, на его ресницах блестят слезы, – правда.

Я закрываю глаза и киваю. Он наклоняется и целует меня в висок, потом отходит к стене.

Кэмерон забирается в кровать и ложится поверх одеяла. Она плачет, и я нежно поглаживаю ее по плечу.

Закрываю глаза, и через некоторое время меня будит звук хлопающей двери.

Брата нет в комнате, Кэмерон спит.

Я слышу шепот в коридоре.

– Скажи мне, что с ней все в порядке.

– Не могу. Она бессознательно отталкивает от себя болезненные воспоминания. Она вот-вот сломается.

– Я зайду.

– Не думаю, что стоит.

– Она моя девушка, Мейсон. Я должен быть рядом с ней. Я должен сказать ей, что она сильнее, чем ей кажется.

Снова засыпаю, вижу яркий, разноцветный сон.

Больше всего в нем синевы, сверкающей, как океан ночью.

Я.

Его.

Девушка.

Кто он?

* * *

Ноа

Вчера был тяжелый день. А ночь еще хуже.

Похоже, хуже становится с каждым днем.

Каждое утро я просыпаюсь полный надежд, а ночью ложусь без сил и без крупицы веры во что-то хорошее. Жду момента: вдруг все станет как прежде? Но этого не происходит. Каждый новый день приносит новое препятствие, и с каждым разом препятствия становятся все круче. Как будто я сорвался вниз, но у меня нет веревки, чтобы зацепиться за что-то и залезть обратно.

Когда я вижу, как она улыбается другому парню, не мне, я перестаю дышать. Мама догадается, как все плохо, поэтому перед визитом к ней я забегаю в туалет, ополаскиваю лицо водой и смотрю на себя в зеркало, добиваясь спокойного выражения. Она не должна видеть отчаявшегося, испуганного мальчика.

Захожу в ее палату, и мне становится чуть легче. Спинка маминой кровати приподнята, так что мама не лежит, а сидит. Она ласково улыбается, приветствуя меня.

– Привет, мам!

Рядом с кроватью стоит инвалидное кресло. Тут появляется Кэти.

– О, Ноа! – говорит она и смотрит на маму. – Представь, эта молодая женщина сегодня просто извелась в ожидании тебя, взгляда от часов не отводила!

Мама шутливо хлопает ее по руке, а потом делает то, чего я не видел тысячу лет: поворачивается на бок! Сама, без посторонней помощи!

Она смотрит на меня и тихо посмеивается.

Бросаюсь к ней со счастливой улыбкой, и мама протягивает мне правую руку. С моей помощью она пересаживается в кресло. Присев на корточки рядом с мамой, я любуюсь ею; чувства переполняют меня, но мне не хочется все портить, поэтому я сдерживаюсь.

– Кому-то терапия пошла на пользу, да?

– Я прекрасно себя чувствую, сынок!

– Как приятно это слышать. – Встаю и, наклонившись, обнимаю ее. – Итак, куда пойдем?

– Кэти говорит, что в кафетерии по соседству очень вкусные пирожные. Можем попробовать, вдруг они такие же вкусные, как те, что я пекла.

– Ну, это вряд ли, – усмехаюсь я.

– Вот и проверим. К тому же здесь, в больнице, кофе варят так себе, и я не прочь прогуляться и заглянуть в кафе.

– Знаешь, я бы с радостью принес тебе хороший кофе, если бы ты попросила.

Мама отмахивается от меня, похлопывает по колесу, и я, встав позади кресла, берусь за ручки.

– Хочу пойти с тобой, сынок. Я слышала, что в этом кафе красивый интерьер.

Я улыбаюсь, киваю Кэти, и мы выходим из палаты.

* * *

Два кусочка шоколадного торта на тарелке и недопитая чашка кофе перед мамой; она вздыхает и смотрит на огромного Щелкунчика, стоящего за окном, разглядывает светящуюся гирлянду и снеговика с книгой в руках.

– Ты помнишь, как мы встречали Рождество в горах? – Мама переводит взгляд на меня. – Ты тогда сказал, что тебе не надо никаких подарков, но ты хотел бы провести рождественскую ночь среди снега, и мы сняли маленький домик на одну ночь.

– А потом этот маленький домик занесло снегом, и нам пришлось остаться еще на одну ночь бесплатно.

Мама смеется нежным смехом.

– Мы везучие, правда?

Она поворачивается к столу и ковыряет вилкой глазурь, а у меня сжимается горло. Я так долго этого ждал, я так хотел увидеть ее здоровой и счастливой, но она все еще очень слаба. Ей хочется проявить самостоятельность, но на то, чтобы пересесть в инвалидное кресло, уходит столько сил, что ни на что больше, кроме короткой прогулки по территории больницы, она не способна.

Самое трудное для меня то, что я не знаю, каково ей, когда она одна. Догадываюсь, что ее мучает чувство собственной беспомощности, она скрывает это, но иногда выдает себя.