Я поднимаю голову и вижу миссис Джонсон.

– Все уже собрались, пора, – шепчет она и нежно касается моей щеки, как это делала мама.

Я киваю, и миссис Джонсон отходит. Ари смотрит на меня, когда я встаю, чтобы произнести речь.

Откашливаюсь, и все замолкают.

– Я… эмм… – Снова откашливаюсь; не могу понять, что мне сказать, и уже жалею о том, что попросил миссис Джонсон предупредить, когда будет подходящее время для речи. Но потом вижу прекрасные карие глаза, и в голове проясняется. – Сегодня я проснулся на рассвете. Солнце еще не взошло, и стоял такой густой туман, что ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки. Я знал, что мне предстоит кошмарный день, и не был уверен, смогу ли продержаться до вечера. Но тут появились вы… – Смотрю Ари в глаза и вижу, что они блестят от слез; потом поворачиваюсь к сидящим за столом. – Понимаете, моя мама была самоотверженной женщиной, была самым самоотверженным человеком, которого я знал. Всю жизнь я наблюдал, как она старалась помогать другим, приносить людям радость, а о самой себе она практически не заботилась. Я долго не понимал, что ей просто нравилось помогать… Она делала то, что могло улучшить мою жизнь или еще чью-то жизнь, – другого варианта не было. Мама была доброй и щедрой. – Расправляю плечи и окидываю взглядом ребят. – Знаете, я думал, что сегодня на похоронах будем только мама и я, что мне никто не нужен, но я ошибался. Мама заслуживала большего. Она… – Я колеблюсь, снова смотрю на Ари. – Однажды она сказала, что больше всего на свете ей хотелось бы быть матерью, которой я, ее сын, мог бы гордиться, и ей это удалось. – На лбу у Ари появляется морщинка, она задумчиво смотрит на меня. – Мама заслуживает вашего уважения. Главной миссией ее жизни было воспитать меня, поэтому мне очень важно, что вы здесь, что вы цените нашу дружбу. Вы помогли маме осуществить ее самую главную мечту. Я смог пережить сегодняшний день, потому что вы все были со мной.

Ари тронута моими словами, она прикладывает руку к груди.

Потому что ты была со мной.

– Если бы мама была здесь, она бы поблагодарила вас за то, что вы пришли. Но не ради нее, хотя мы собрались здесь именно в ее память. Она бы поблагодарила вас, что вы не оставили меня одного, поэтому я хочу попросить вас сделать то, что она бы никогда не сделала, – хочу попросить вас подумать в эту минуту о ней, не обо мне.

На мгновение воцаряется тишина, потом ко мне подходит мистер Джонсон и обнимает меня.

Еще несколько человек подходят, чтобы выразить свои соболезнования, а я выбираю удобный момент, чтобы сбежать. И сбегаю.

Невольно мне приходит в голову вопрос: побежит ли Ари вслед за мной по песку, как побежала за ним?

Проходит двадцать минут, и я понимаю, что не побежит.

Чертовски больно.

Глава 48

Арианна

Океан чем-то напоминает жизнь, он постоянно меняется, он непредсказуем. Я всегда считала, что потому-то он и прекрасен, но в последнее время я не так уж в этом уверена.

Что прекрасного в том, что в любую минуту может случиться ураган, способный уничтожить все на своем пути: и воспоминания о прошлом, и надежды на будущее? Разве не ради спокойствия и радостных воспоминаний мы возвращаемся в дорогие нашему сердцу места?

Что, если все это исчезнет и не на что будет оглянуться?

Как в таком случае двигаться вперед, жить дальше?

Поднимается ветер, я скрещиваю руки на груди и почему-то поворачиваю голову налево. В девяти метрах от меня Ноа, он идет прямо ко мне. Ноги сами несут меня к нему навстречу, прежде чем я успеваю это осознать.

Легкая улыбка играет на его губах, он протягивает мне стаканчик с кофе, второй остается у него в руках.

С благодарностью беру кофе и грею ладони о стаканчик.

– Как ты догадался, что я здесь? – шутливо интересуюсь я, как будто он пришел сюда исключительно ради меня.

– Ты всегда здесь, – моментально отвечает он, и от неожиданности я вздрагиваю.

Ноа настолько не сомневался, что найдет меня на берегу, что захватил с собой кофе, который еще не успел остыть.

Я начинаю нервничать, но беру себя в руки и ничего не отвечаю. Мы идем вдоль берега, доходим до места, где обычно летом разводим костер, и садимся на бревна.

Подношу к носу стаканчик и вдыхаю насыщенный аромат.

– Не волнуйся, – смеется Ноа. – Это не карамельный кофе.

Я резко поворачиваюсь к нему и ловлю нежный взгляд.

– А какой?

– Мятный.

Мой любимый. Ноа знает мой вкус.

Он знает и мой вкус, и то, что я люблю гулять у воды.

Это сбивает с толку.

Ноа видит мое смущение. Он отводит взгляд и подносит стаканчик к губам.

С любопытством смотрю на него:

– А ты какой любишь?

– С алкоголем.

Я хихикаю.

– Тогда… – Снимаю крышку со своего стаканчика. – Тогда и мне плесни немного.

Во взгляде Ноа мелькает насмешка, он достает из кармана толстовки бутылочку и добавляет немного ликера «Бейлис» мне в кофе.

Я осторожно взбалтываю и отпиваю.

– Нет ничего лучше, чем ликер перед обедом.

– Еще только восемь утра.

– Но ликер обычно пьют перед обедом!

Ноа смеется:

– Странно, что ты не огорошила меня цитатой из Аллана Джексона[43] и не сказала что-то вроде: It’s five o’clock somewhere[44].

Я улыбаюсь и соглашаюсь:

– Как раз думала это сказать.

Ноа хмыкает:

– Я и не сомневался. – Когда его глаза встречаются с моими, на сердце становится теплее.

Мне хочется улыбнуться, но не получается: вместо улыбки я зеваю.

– Плохо спишь? – спрашивает он с беспокойством.

Я недовольно морщусь:

– Что, это так очевидно?

Ноа отрицательно качает головой:

– Нет, не очевидно.

Он смотрит мне в глаза, и я будто бы снова погружаюсь в знакомое-незнакомое чувство.

«Нет, не очевидно», – сказал он, потому что знает, что я плохо сплю.

Потому что он знает тебя, Ари.

Я моргаю.

А ты знаешь его.

Мы молча смотрим друга на друга, потом поворачиваемся к воде.

Как же это здорово – сидеть и наслаждаться горячим кофе. Наслаждаться спокойствием. В первый раз за долгое время я – это я. Мне не нужно делать вид, будто я не вижу, что все вокруг что-то скрывают от меня. Родители, брат, друзья – все притворяются, что все в порядке, все нормально. Представляю, как им тяжело. А Ноа не притворяется. Он – это