– Я видел.

– Так это ты прятался в помидорах?

– Да. Но я вовсе не прятался.

Спустившись, мы оборачиваемся взглянуть еще раз на базилику. Потом она отпускает мою руку, и мы идем по дороге. Движение по ней с наступлением вечера оживилось. Мы проходим мимо входа в палаточный лагерь.

– Здесь мы жили, – говорит она. – А ты где жил?

– В отеле. На Пьяцца-Санта-Мария-Новелла. Я был с родителями. А мне хотелось жить на вилле с видом на зеленые холмы.

– Как «Вилла Винчиана»?

– Да, пожалуй!

Она улыбается, и улыбка полностью преображает ее лицо, словно луч солнца, выглянувшего из-за туч. Все, я больше не могу притворяться.

– Ты – Тесс, верно?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Угадай…

Она задумчиво морщит нос.

– Ты видел мое имя в списке Лукреции? – спрашивает она, когда мы идем по ступеням, ведущим в центр города.

– Нет!

– А сколько у меня попыток?

– Пять! – выпаливаю я первое, что приходит в голову.

– Ты слышал, как меня кто-то назвал за завтраком?

– Я не был на завтраке! Осталось три.

– Увидел на моей записной книжке?

Она останавливается, достает из сумки записную книжку, на которой написано: «Тереза Мэри Костелло. Нашедшего прошу позвонить по телефону…», и вновь убирает ее до того, как я успеваю запомнить номер.

– Нет! Осталось две.

Надо было дать ей больше попыток. Десять, или двадцать, или столько, сколько ступеней ведут вниз. Я не хочу, чтобы игра закончилась.

– Погоди-ка, откуда мне знать, что ты не врешь? – вдруг вопрошает она.

– Мне можно верить. Я врач!

Кажется, слово зацепилось за что-то в ее памяти. Она смотрит на меня с возросшим любопытством.

– А как тебя зовут? – спрашивает она.

– Гус, – немного помедлив, отвечаю я.

Мы останавливаемся в тени дерева.

– Гус? – повторяет она.

– Слушай, я понимаю, что все это странно. Но я был на концерте «Роллинг Стоунз» в субботу, а ты упала в обморок, и я на самом деле врач.

– Так ты тот самый Гус, который пришел меня проведать в больнице и принес цветы? – спрашивает она удивленно.

Я киваю.

– Прости, что я оставила их там. Мне нужно было улетать в Италию. За мои тридцать четыре года мне ни разу не дарили цветов. И тот единственный раз, когда мне подарили букет, я даже не смогла его… погоди… нет, это были белые розы… – Она замолкает и смотрит мне прямо в глаза. – Гус, спасибо большое. Цветы пахли восхитительно.

Она верит, что мы здесь встретились случайно. И это действительно так.

Я улыбаюсь ей, и потом мы оба смущенно отворачиваемся. Вопросы застыли между нами в воздухе, не произнесенные.

– Значит, ты фанат «Роллингов»? – наконец спрашивает она, когда мы продолжаем путь.

– Да нет, если честно, – говорю я.

Вспоминаю фразу Нэш:

«Но это же один из пунктов обязательного списка».

– Ты же не собираешься умирать?

– Надеюсь, что нет! – говорю я. – А ты?

Она нахмурилась.

– Мне хотелось почувствовать, каково это, быть среди огромного количества людей и петь вместе с ними, – наконец говорит она.

– Потрясающая энергетика, да?

– Да, – соглашается она.

Солнце село, и дорога в город почти полностью погрузилась в темноту.

– Почему ты был несчастен? – спрашивает она. – В прошлый раз, когда был здесь?

– А откуда ты узнала, что я был несчастен?

– Вот там! – она показала рукой на холм. – Там ты сказал, что хотел бы жить здесь, потому что среди такой красоты невозможно быть несчастным. Вот я и подумала…

Мы проходим еще пару шагов.

– Мой брат умер за несколько месяцев до этого: несчастный случай на горных лыжах.

– О, извини, – она на секунду касается моей руки, но нежность прикосновения остается на моей коже.

– Мы все очень переживали, но по-английски, знаешь, сдержанно, чтобы не испортить друг другу отпуск. Глупость какая, честное слово.

Я так долго молчал об этом, что теперь не мог себя остановить, рассказывая все практически незнакомому человеку.

– У нас же не принято говорить о смерти, понимаешь?

«Ой, молодец, так романтично флиртуешь!» – сказала бы Нэш.

– А ты знаешь, что в Италии принято навещать могилы родных в Рождество? – говорит Тесс. – Цветочные лотки на кладбищах в этот день делают состояние.

– Хорошая идея. Мне нравится, как люди здесь относятся к жизни.

– И мне, – говорит Тесс.

Джелатерии на Виа-дей-Нери, конечно, уже нет. Мы несколько раз прошли тот отрезок улицы, где была лавка мороженщика. Я не столько огорчен отсутствием мороженого, сколько тем, что исчезло связующее звено между нами. Но по пути к Санта-Кроче мы вдруг замечаем очередь на улице. Джелатерия на Виа-дей-Нери переехала и стала гораздо больше.

Тесс выбирает рожок с тремя вкусами – «малина», «дыня» и «манго». После некоторых раздумий я беру «чернику», «мандарин» и «маракуйю». Вкус яркий и сладкий, словно уловили самую суть фруктов и ягод. Нигде больше я не пробовал такого вкусного сорбета. Мы не так близко знакомы, чтобы предложить друг другу попробовать мороженое из своего стаканчика, поэтому какое-то время идем и смакуем каждый свое. Вдруг Тесс останавливается:

– Мы забыли правило двух вкусов!

– Какое еще правило?

– Если ты берешь три вкуса, то по-настоящему чувствуешь только два из них, так что мы с Долл вывели правило: лучше съесть три рожка по два вкуса, чем два рожка по три.

Она права. Мои первые впечатления от mirtillo были такими яркими, словно я съел ложку черничного пюре, а теперь я почти не чувствую разницы между «мандарином» и «маракуйей».

– Давай так: сейчас доедим это, потом попьем воды, чтобы освежить рецепторы, и пойдем за правильной порцией.

– Вот это по-нашему! Ты мне нравишься! – смеется она.

Правда? Ты серьезно? Ты чувствуешь то же, что и я? У меня от восторга то и дело мурашки бегут по коже, адреналин бьет в кровь, и я весь на нервах, и в то же время голова будто кружится от счастья.

– Я так и не попала в Уффици, – говорит Тесс, когда мы проходим мимо входа в галерею. – Была огромная очередь, а моя подруга не настолько любит искусство.

Я взглянул на часы.

– У нас есть время посмотреть одну картину.