Кроме старушонки в округе - никого. Тогда почему же его охватывает такой секущий, изматывающий страх?

Он приподнялся, вновь набрал номер Майиного телефона. И опять тишина. Каукалов не выдержал, зарычал от бессилия и холода, передернувшего все тело. И снова тупо, почти вырубившись из сознания, набрал номер Майи.

Промороженный железный диск телефона прилипал к пальцам, но боли Каукалов не чувствовал. Опять ничего. Раздался стон, родившийся где-то около сердца и там же угасший, он не понял, что стонал сам, и встревоженно прислушался к пространству, стараясь определить, откуда звук. Прижался спиной к стенке будки, с удовлетворением отметил, что будка сварена из хорошего толстого железа, которое возьмет не всякая пуля, выглянул в окошко.

Во дворе по-прежнему было пусто, лишь позевывала, стараясь не уснуть на холоде, подслеповатая бабуля. Каукалов немного успокоился. До него только сейчас дошло, что он может набрать номер Катиного телефона, а то накручивает только Майю да Майю.

Облегченно вздохнув, он позвонил Кате, впрочем, ни на что не надеясь. Судя по всему, что-то произошло с кабелем, иначе с чего бы телефону так капризно вести себя... У него удивленно и одновременно обрадованно приподнялись брови, когда в трубке раздался один гудок, за ним второй, потом третий, - хоть и тихие, далекие были гудки, но они не оборвались, они пронизывали пространство, насаживаясь на одну общую нить, эти похожие друг на друга звуки. Каукалов ощутил, как внутри у него все напряглось в тревожном ожидании - неужели и сейчас все сорвется?

Не сорвалось. После десятка томительно-долгих гудков трубка на том конце провода была поднята.

- Алло!

Он узнал и одновременно не узнал голос Кати.

- Катюша! Наконец-то! - вскричал он, цепляясь за её далекий голос, будто за соломину, брошенную с берега утопающему. - Здорово, Катюшкин!

В ответ раздалось задавленное всхлипыванье.

- Катюш, что случилось? - внутри у него все обрывалось. - Что произошло?

В трубке вновь прозвучал задушенный далекий взрыд, Каукалову виски стиснула боль, и он закричал, оглушая самого себя:

- Что случилось?!

Наконец Катя справилась с собой и смогла выдавить два довольно внятных слова:

- Майка пропала!

- Как пропала? - Каукалов теснее прижался к холодной железной стенке будки, ему опять показалось, что в него сейчас будут стрелять, но никто в Каукалова не стрелял.

Лишь из подъезда выбежала растрепанная полная женщина в халате морковного цвета в галошах, натянутых на высокие, домашней вязки носки, подсунулась под околевшую старушонку и проворно поволокла её в дом.

- Как пропала? - гаркнул Каукалов в телефонную трубку.

- А так, - булькающим незнакомым голосом прохлюпала Катя, - вышла она тогда от тебя, в Плешку поехала, на лекции, но так до Плешки и не добралась, на лекциях не появилась. И дома не появилась...

- Не появилась? - ощущая какую-то странную внутреннюю беспомощность, разлад, ужас, зашевелившийся в груди, будто живая медуза, умертвляющая ткань своими страшными липкими щупальцами, - вопрос этот можно было не задавать, он пустой, но Каукалов тем не менее задал его, хотя и не верил в то, что слышал.

Катя опять зашлась в плаче.

Так вот, оказывается, где родилось, откуда распространялось ощущение опасности!.. И не обязательно, совсем не обязательно, что в этом виноват Каукалов. На Майю мог свалиться кирпич с крыши, могла с железного карниза оторваться тяжелая остроконечная сосулька и всадиться в голову - таких случаев в Москве сколько угодно, - она могла попасть под трамвай, свалиться с платформы метро под поезд, лихо вкатывающийся в роскошный мраморный зал подземной станции, угодить под заряд электричества на троллейбусной остановке... Да мало ли что с ней произошло! Каукалов вновь втянул в себя воздух, процеженный сквозь зубы, облегченно вздохнул.

- А в моргах искали?! - прокричал он в трубку, надеясь собственным криком немного привести себя в чувство.

Катя от страшного вопроса этого подавилась взрыдом, затихла на несколько секунд, и Каукалов, чувствуя, что молчание это затягивается, обеспокоенно затараторил:

- Алло! Алло!

- Да, - отозвалась Катя.

- А в моргах искали? - повторил Каукалов. - В моргах пробовали искать?

- Не знаю. - Катя снова задохнулась в плаче, и через несколько секунд телефон отключился.

Каукалов долго с тупым удивлением разглядывал старую облезшую телефонную трубку, соединенную гибким кольцатым шлангом с аппаратом, слушая немощные пикающие гудки, доносящиеся из эбонитовой дырчатой розетки, похожей на маковку крупного лотоса, потом повесил трубку на рычаг.

Во дворе было все так же пусто. "Самое удобное время стрелять, невольно отметил Каукалов, - ни единой души. Уложат - и никто не увидит". Тут ему показалось, что под локоть ткнулся ствол, причинил боль - он явственно почувствовал холодную тяжелую сталь пистолета. Каукалов охнул, шарахнулся от пистолета вперед и, больно задев лбом за железный край телефонной будки, вылетел из нее.

И никого не увидел. Принесшийся из-за угла дома ветер поднял со снега половинку рекламной газеты, бесплатно засовываемой почтальонами в ящики, проволок её по воздуху несколько метров и с маху прилепил к железному боку будки.

От этого противного шуршащего звука Каукалов вздрогнул: наверное, именно такой звук рождается, когда стреляют из пистолета с глушителем. Оглянулся, вновь поразился безлюдности двора... "Ну будто в атомную войну, всех выбило", - подумал он, и опять втиснулся в телефонную будку.

"Надо ещё раз набрать номер этой дуры. Ревет, как белуга... Ну, Катька, ну, Катька!" Но рука его с зажатым в пальцах жетоном застыла около прорези, куда надо опускать эти неказистые пиратские метки. Каукалов сморщился.

Говорить сейчас с Катькой бесполезно, она подавлена, все у неё окрашено в один цвет - цвет боли, она утонула в слезах. Когда выплывет, выкарабкается чуть - тогда можно будет пообщаться.

Но все равно было не понятно и даже интересно: что же случилось с Майкой? Увлеклась каким-нибудь красавцем-профессором и перекочевала из каукаловской постели в его постель? Вряд ли. Тогда что же? Сидит где-нибудь в теплой компании и хлещет водку? Или примкнула к гаишникам и, вконец обкуренная, валяется сейчас на каком-нибудь матрасе в вонючем жековском подвале?..

А вдруг она убита? Случайным, очень неопытным автолюбителем? Зарезана в лифте маньяком, покусившимся на её шубку? Попала под руку голодным наркоманам, и те изгвоздали её топором, разделали, словно тушу, на части и рассовали по мусорным бакам, как это принято у нынешней столичной молодежи?

Муторно сделалось Каукалову - Майку не хотелось терять. В затылке засела тупая боль. В груди - пустота. Пойти к Илюшке Аронову, отвлечься малость? Губы у него задергались протестующе, скулы побелели. Он отрицательно мотнул головой: нет!