класса, не являющегося избирателем, составляло две пятых от среднего благосостояния класса избирателей: и это то, что не является правдой, потому что должно быть более трех четвертей.

Но эта диспропорция покажется еще более шокирующей, если вдуматься, что только что сделанный нами расчет по классу избирателей совершенно ошибочен, в пользу плательщиков.

На самом деле единственными налогами, которые подсчитываются для осуществления избирательного права, являются: 1. земельный взнос; 2. индивидуальный и движимый; 3. двери и окна; 4. патент. Значит, за исключением индивидуального и движимого (налога), который мало изменяется, остальные три налога переведены на потребителей; то же самое относится и ко всем косвенным налогам, которые владельцы капитала возмещают за счет потребителей, за исключением, однако, трансфертных налогов, которые непосредственно влияют на владельца и поднимаются в общей сложности до 150 миллионов. Значит, если мы оценим, что избирательная собственность составляет одну шестую этой последней суммы, что будет преувеличением, доля прямых взносов (409 миллионов) составляет на одну душу 12 франков, сумма косвенных взносов (547 миллионов) — 16 франков, средний налог, уплачиваемый каждым избирателем с семьей, состоящей из пяти человек, составит в общей сложности 265 франков, в то время как доля рабочего, который имеет только свою сажень, чтобы прокормить себя, свою жену и двух детей, составит 112 франков. — В более общем выражении средний взнос на душу в высшем классе составит 53 франка; в нижестоящем классе — 28. На что я вновь задаю свой вопрос: Является ли благосостояние граждан, находящихся по эту сторону избирательного ценза, половиной от благосостояния тех, кто находится по его другую сторону?

С налогами происходит то же самое, что с периодическими изданиями, которые в действительности стоят тем дороже, чем реже они выходят. Ежедневная газета стоит 40 франков, еженедельная — 10 франков, ежемесячная — 4 франка. Все кажется равным, кроме того, что подписные цены на эти газеты распределяются между ними как числа 40, 70 и 120, а дороговизна увеличивается от редкости публикаций. Так вот, именно таков налоговый ход: это абонемент, оплачиваемый каждым гражданином в обмен на право работать и жить. Тот, кто пользуется этим правом в наименьшей пропорции, платит больше; тот, кто пользуется немного больше, платит меньше; тот, кто пользуется много, платит мало.

Экономисты в целом со всем этим согласны.

Они атаковали пропорциональный налог не только в его принципе, но и в его применении; они выявили в нем аномалии, которые, почти все, исходят из того, что отношение капитала к доходу, или возделываемой площади, находящейся в ренте, никогда не фиксируется.

«То есть взнос в размере одной десятой от дохода с земель, и земель разного качества, производящих, первый 8 франков[220] пшеницы, второй — 6, третий — 5: налог будет требовать одну восьмую с дохода от наиболее плодородной земли, одну шестую — от чуть менее плодородной, и, наконец, одну пятую — от еще менее плодородной. Не будет ли налог установлен в обратном смысле от того, каким он должен быть? — Вместо земель можно предполагать другие орудия производства и сравнивать капиталы одинаковой стоимости или объемы работ одинакового порядка, применяемые к отраслям промышленности с различной производительностью: вывод будет тот же. Несправедливо требовать подушный налог в 10 франков с рабочего, который зарабатывает 1,000 франков, и с художника или врача, которые получают 60,000 ливров ренты» (Д. Гарнье, Принципы политической экономии).

Эти размышления вполне справедливы, хотя они падают только на восприятие или на тарелку и не доходят до самого принципа налогообложения. Ибо, допуская распределение по доходу, вместо того, чтобы по капиталу, всегда получается так, что налог, который должен быть соразмерен состояниям, нагружается на потребителя.

Экономисты сделали шаг вперед: они высоко оценили несправедливость пропорционального налога.

«Налог, — говорит Сэй, — никогда не может повышаться на необходимость», — этот автор, правда, не определяет, что следует понимать под необходимостью: но мы можем восполнить это упущение. Необходимым является то, что каждый человек получает от общего дохода страны, за вычетом того, что должно быть изъято для налога. Таким образом, чтобы считать круглыми цифрами, если производство во Франции составляет восемь миллиардов, а налог — один миллиард, необходимость каждого человека в день составляет 56 с половиной сантимов. Все, что превышает этот доход, подлежит налогообложению, по Ж.-Б. Сэю, все, что ниже, должно оставаться священным для налогового инспектора.

Соблюдение договоров, верность слову, религия клятвы — вот выдумки, костяшки, как говорил знаменитый Лисандр, с помощью которых общество обманывает сильных и ставит их под ярмо

На репродукции: Лисандр (452–395 гг. до н. э.), спартанский военачальник, флотоводец

Это то, что тот же автор выражает другими словами, когда говорит: «Пропорциональный налог несправедлив». Адам Смит уже сказал до него: «Это небезосновательно, что богатый вносит вклад в государственные расходы не только пропорционально доходу, но и чему-то большему». «Я пойду дальше, — добавляет Сэй, — я не побоюсь сказать, что прогрессивный налог является единственно справедливым». И М.Ж. Гарнье[221], последний аббревиатор (сокращающий)[222] экономистов: «Реформы должны стремиться к достижению прогрессивного равенства, если можно так выразиться, гораздо более точного, гораздо более справедливого, чем так называемое равенство налогов, которое является просто чудовищным неравенством».

Таким образом, по общему мнению и по свидетельству экономистов, доказаны две вещи: одна, что в своем принципе налог реакционен в отношении монополии и направлен против богатого; другая, что на практике этот же налог не верен своей цели; что, ударяя прежде всего по бедняку, он совершает несправедливость, и что законодатель должен постоянно стремиться распределить его более справедливо.

Я был обязан прочно установить этот двойной факт, прежде чем перейти к другим соображениям: теперь начинается моя критика.

Экономисты, с этим добродушием честных людей, которое они унаследовали от своих предшественников, и которое до сих пор создает им славу, старались не замечать, что прогрессивная теория налога, на которую они указывают правительствам как на nec plus ultrà (крайность) мудрой и либеральной администрации, противоречива в своих терминах и наполнена легионом невозможностей. Они поочередно обвиняли в угнетении налогами варварские времена, невежество князей, кастовые предрассудки, алчность торговцев, все то, что, словом, по их мнению, мешало прогрессированию налога, создавало препятствия искренней практике уравнивания перед бюджетом: они ни минуты не сомневались, что то, что они требовали под названием прогрессивного налога, — переворот всех экономических понятий.

Таким образом, они не видели, например, что налог был прогрессивным тем самым, что он был пропорциональным, но что прогресс оказывался обратным, направленным, как мы уже говорили, не в смысле наибольшего состояния, а в смысле меньшего. Если бы экономисты имели четкое представление об этом перевороте, неизменном во всех странах с налогами, такое необычное явление не преминуло бы привлечь их внимание; они