Потом я взбунтовалась – переходный возраст – и захотела домой. Такое устраивала – бедные родственники! Достала их, они меня и вернули. И, кажется, перекрестились. Когда я вернулась, мы с Мусей окончательно поняли, что совершенно чужие. Я отвыкла от нее, она привыкла быть одна и ни за кого не отвечать. Поэтому я и замуж рано выскочила, только стукнуло восемнадцать. Чтобы был близкий и родной человек. Всегда рядом.

С матерью мы так и не подружились, отношения не наладили. Не могла я простить и забыть.

Сразу родила Максима. И тут она зашевелилась, сообразила – вот она, родная душа! Дочь упустила по молодости и глупости, а внука уж нет, не отдам! Ну и нам, молодым дуракам, хорошо – какой нам ребенок? В башке только гулянки, киношки, жажда свободы. Ну и отдали мы ей Максимку – воздух, лес, родная бабушка, с ума сходящая от любви. И нам хорошо, и ей счастье!

Вот так я и упустила своего сына, Аля. Сама отдала, своими руками. А ребенка нельзя отдавать никому, даже бабке! На груди носить, при сердце, как брошку! И никогда, никому – понимаешь? Кого могла воспитать моя мать? Избалованного барчука. И я это видела. Нет, я пыталась… бороться. Но – бесполезно, мы с Мусей только ругались. И во всем она обвиняла меня. Я устраивала свою жизнь, я развелась с его отцом. Все я, я. Я не имела на это права! Она имела, а я нет. Она прожила, как хотела, а я… Не могла. Ну и в итоге я уезжала. Чмокала сына и уезжала. Себе дороже. Ну и развод, новый брак. Дети. У бывшего мужа новая семья. Старая, выжившая из ума Муся. И подросток Максим. Что получилось? А то, что и должно было, – вырос эгоист, равнодушный и безразличный.

Аля пыталась протестовать. Алла сделала успокаивающий жест рукой:

– Знаю, знаю. – И добавила: – Это ты, Аленька, из него человека сделала. Ты. И твоя любовь. И не спорь, умоляю! Я знаю, что он был… неплохим. Но без тебя бы пропал еще раньше, поверь. В общем, так. Дача ваша. Твоя и Анютина. И распоряжаться ею вам. Захочешь – продашь, деньги приличные. Не за дом, разумеется, – за участок. Я понимаю, жить тебе там. Но дело твое – как решишь, так и правильно! Все, Алечка, все! Да, и еще… А знаешь, я всегда знала, что он не жилец. Не знала, нет – чувствовала. Чувствовала, что уйдет молодым… Почему? Не знаю. Но чувствовала. Что-то трагическое было в нем с самого детства. – Аля взглянула на часы, постучала по циферблату: – Бегу! Дети одни, что натворят – ой, не дай бог! В общем, подумай. О дочке подумай. Ну, спасибо, что выслушала! – И, чмокнув ее в щеку, Алла Аркадьевна быстрым шагом ушла.

Аля вздохнула, расплатилась за кофе и медленно побрела по Красной Пресне. У зоопарка остановилась – надо бы Анечку в зоопарк, как только они с Майей вернутся. Да и вообще – пусть возвращаются! Аля поняла, как соскучилась. Правильно Алла сказала – как брошку, возле сердца, на груди. И улыбнулась, предвкушая встречу. Мороженое шоколадное – обязательно, тортик фруктовый. Анька любит фруктовый. Ну и все остальное: ветчинки, колбаски. Фруктов. Майке – селедки и маринованных огурцов, она любит соленое. И сегодня же, прямо сегодня, попросить их вернуться!

«Как брошку, – повторяла она, спускаясь в метро, – на груди».

Ночью Аля думала о разговоре со свекровью. У всех своя правда, как говорила бабушка. И здесь то же самое. Бедная, бедная Алла. Все бедные, все несчастные, все обиженные друг на друга. А ведь самые близкие люди – самые-самые, ближе нет. Разве так можно? В ту ночь поклялась – никогда! Никогда она не будет мешать дочке. Никогда не осложнит ее жизнь. Никогда не оставит ее. Будет всегда и во всем поддерживать – за себя и за отца. И будет всегда на ее стороне. Даже если она не права. И еще – всегда ее поймет. Чего бы это ни стоило.

А на следующий день позвонила Оля. Захлебываясь от рыданий, кричала:

– Алька, прости, я все наврала, все наврала про Максима. От злобы, от зависти! Про то, что он меня послушал и женился на тебе. Он меня просто послал тогда. Да, послал. А теперь… Господи, ужас какой! – верещала Ольга. – Алька, ужас, кошмар! Такой молодой, и такой красивый, и такая ужасная смерть! Алька, мои соболезнования! А что ты не позвонила и не сообщила? Я бы пришла попрощаться. Аль, ты меня слышишь?

– Я тебя слышу, – спокойно ответила Аля.

– И что? – осторожно спросила Ольга. – Ты меня простишь? Я же тебе как на духу все рассказала. Проехали?

– Нет, Оль. Не проехали. Никак не получается с проездом – прости. Шины на ободах и запаски кончились. Да, и, пожалуйста, забудь мой телефон.

Ни с каким морем и с Бердянском не получилось – через пару дней Аля попала в знаменитую Соловьевку, куда устроила ее директриса, с диагнозом – нервное истощение.

Почти три недели тишины, покоя и процедур – кислородный и травяные коктейли, лечебная физкультура, массажи, лечебный сон, расслабляющий гипноз, трудотерапия и кефир вместо ужина.

«Кое-как подлатали», – как говорила Аля. Только ужасно обидно, что девчонки так и не побывали на море. Ну ничего, в следующем году. Бедные деревенские жители, Анька и Майка! Наверное, совсем одичали в этих Тетешках.

* * *

Анька росла беспроблемной. Нет, характер, конечно, присутствовал, все в порядке. И ссорились они с Алей, и обижались друг на друга, и не сходились во мнениях. Но по пустякам, в ерунде, прекрасно понимая, что никогда – никогда! – не может у них быть серьезных разногласий.

Училась Анька прекрасно – шла на золотую медаль. Но Але было неловко – она в школе завуч, а дочь медалистка.

Успевала Анька многое другое – и бальные танцы, и музыкалка по фортепиано, и короткое увлечение фехтованием, и коньки, и языки – сама выучила французский и принялась за испанский.

– Мама! Весь мир открыт, понимаешь? И стыдно не знать языки.

– Весь мир говорит на английском. Тебе этого мало?

– Во-первых, не весь, – парировала дочь. – Французы, например, страшные националисты и не желают говорить на английском. Итальянцы не очень, испанцы – те просто не хотят, больно надо. Это ментальность. Мам, ну что плохого, если я буду знать еще пару-тройку других языков?

– Да нет, ничего плохого, – принималась оправдываться Аля. – Просто мне тебя жалко. В твоем весеннем, персиковом возрасте гуляют по вечерам, влюбляются, целуются и мечтают, а не сидят за учебниками. А так – на здоровье.

«Странная девочка получилась, – удивлялась Аля, разглядывая дочь. – Чудна́я, ей-богу! С ее красотой и талантами носа не задирает, стесняется, сто раз подумает, прежде чем попросить».

Аня была красивой с самого рождения, без перерыва на мерзкий пубертат, когда дурнеют даже самые симпатичные дети. У Ани ни кожа не испортилась, ни нос не вытянулся, ни в глупости всякие не потянуло – никаких там проколотых пупков, дырок в ушах, в языке или еще где-то. Никаких татуировок – упаси боже! Даже косметикой она не пользовалась. Да и незачем, и так все прекрасно. А фигура? Длиннющие ноги, высокая шея, тонкая талия, красивая грудь! Королева.

Тряпок дорогих не требовала, в магазины ее было не затащить, хотя Аля на этом и не думала экономить. Одевалась просто, стиль кэжуал – джинсы, майки, свитерки, кроссовки или мокасины. Но и это ее не портило. Натянет джинсы и обычный серый свитерок из «Бенеттона», распустит волосы – и все оборачиваются, застывают с открытыми ртами.