Мать и дочь друг без друга прожить не могли. Если расставались хотя бы на пару дней – беспрерывные звонки, сжирающие огромные деньги.

– Мам, ну поговори со мной еще! Ты что, торопишься?

Аля вздыхала:

– А где все девочки, Анька? На дискотеке? А ты, понятное дело, как всегда, в номере? По аллеям прогуливаешься, на природу любуешься? Ну молодец. Так и останешься в старых девах! Ох, Анька!

«Дурочка моя, – думала Аля. – Моя самая лучшая! За что мне это счастье – такая дочь?»

Самое странное, что случилось в Алиной жизни, – это дружба с Викторией. Да-да, именно дружба, а не просто хорошие рабочие отношения.

Началось все давно, вскоре после ухода Максима.

Как-то вечером, на улице стояла полная тьма, засидевшаяся на работе Аля – Анька была с Майкой, домой идти не хотелось – глянула на часы и обомлела: ничего себе, половина девятого!

Схватила плащ, зонт – за окном лил густой ноябрьский дождь – и выскочила из кабинета. Ночной сторож проводил ее сочувствующим взглядом – ох уж эти училки!

На крыльце под навесом, накинув на плечи пальто, курила Виктория. Увидев Алю, удивилась:

– И вы еще здесь! Выходит, две сумасшедших на одну школу – уже легче! – Она рассмеялась. – Торопитесь? – спросила Виктория, выбрасывая в урну окурок.

– Да нет, некуда торопиться…

– А может, ко мне? По рюмке чаю?

– Можно, – согласилась Аля. Отказываться было неудобно.

В кабинете Виктории было уютно. Отсвечивая мягким оранжевым светом, горела настольная лампа, зеленые шторы были плотно задернуты. По карнизу деликатно барабанил дождь.

Виктория включила электрический чайник, достала вафельный торт, чашки, блюдца и ложки и, задумавшись, остановилась:

– А если по коньячку, а, Алевтина Александровна? По чуть-чуть, я вообще-то не пью.

– Я тоже, – улыбнулась Аля, – но по чуть-чуть можно.

Обрадованная, Виктория достала початую бутылку французского коньяка и две крошечные рюмочки.

– Вот так, – вздохнула она, – теперь пойдут слухи, что директриса алкоголичка. Хотя нет, от вас не пойдут, – улыбнулась она. – Проверено временем!

– Не пойдут, – подтвердила Аля. – Не сомневайтесь.

Душевно и славно посидели до часу ночи, не заметив, как пролетело время. Правда, пару раз мешал Семеныч, ночной сторож:

– Вы тут живы, девчонки? А то прям волнуюсь! Неспокойно мне как-то – кино смотреть не могу!

Они, здорово пьяненькие, смеялись до слез:

– Живы, Семеныч! Ступай к себе! А что за кино? Про войну? А мы думали, что эротика!

И снова взрыв смеха.

В тот вечер они подружились. Как оказалось – навсегда и накрепко, вот как бывает.

Виктория рассказывала про свою жизнь. А жизнь эта, по слухам, сытая и сладкая, оказалась сытой, но очень и очень несладкой.

Рыжая красавица из хорошей московской семьи влюбилась в восемнадцать в отцовского друга, человека женатого и солидного, подполковника, старше ее на восемнадцать лет.

Он был красавец – высоченный, стройный, широкоплечий, голубоглазый, с седыми висками.

Родители долго ни о чем не догадывались, но, как всегда, подвела случайность – кто-то из знакомых увидел их вместе в скромном, крохотном кафе-мороженом на окраине города.

Ну и понеслось! Узнали все: и родители, и жена. «Супруга, – усмехнулась Виктория, – все называли ее супругой».

Родители были в ужасе – их красавица дочь закрутила роман с их ровесником, женатым человеком да еще и другом семьи. Позор, горький позор, стыд. Как смотреть людям в глаза? Как утешить супругу приятеля? Как оправдаться? Супруга писала в инстанции, умоляя спасти семью. В семье, кстати, подрастала дочь. А карьера? Его блестящая карьера?

Знакомые, те, кто поумнее, уговаривали супругу не устраивать кипиш – мужик перебесится, и если все шито-крыто, то на карьеру это не повлияет. Но ее понесло. Писала всем: и воинским начальникам, и даже в ЦК партии.

Ну и допрыгалась, как говорится: муж ее бросил и женился на молодой «дряни», как она называла соперницу в многочисленных письмах.

Конечно, карьера закончилась – в наказание услали их в дальний гарнизон, к черту на кулички. Но с милым, как говорится, рай в шалаше.

Родители от дочки отказались – институт бросила, ушла к старику, разбила семью. А Виктория была счастлива – как славно все получилось! Как им повезло! Как здорово, что эта дура оказалась такой дурой! Сама, своими руками, устроила их счастье!

Конечно, в гарнизоне было непросто после столицы. Но им было безразлично – так они были счастливы и так любили друг друга. По утрам, расставаясь, начинали считать часы до вечера.

Виктория, умница, восстановилась в заочном. Родила дочку Свету. Готовила борщи и пекла пироги. Словом, стала образцовой женой. И все у них было прекрасно. Только по Москве она тосковала – по театрам, музеям, друзьям.

Но все это мелочи по сравнению с тем, что у нее было! По сравнению с огромным, безграничным семейным счастьем.

На недостатки мужа внимания не обращала – точнее, их и вовсе не видела, не замечала.

А потом случились перемены, грянула перестройка, и их вернули в Москву. Да как – в Генеральный штаб. Карьера мужа не пошла – взлетела! Через несколько лет – генерал.

Получили квартиру – огромную, шикарную, с видом на Ленинские горы. Обставили по высшему разряду, денег хватало на все. Началась и светская жизнь, по которой Виктория так тосковала. С родителями помирились – куда деваться? Внучку они обожали и наверстывали, как могли, это тоже понятно. Виктория устроилась в школу и очень скоро стала завучем, а потом директором.

– Все красиво, да? – спросила она.

– Еще бы! – подтвердила Аля. – Все трудности вы пережили, все сложности прошли! Получили то, что заслужили. Терпением, стойкостью и любовью.

– Не совсем, – усмехнулась Виктория. – Вот здесь небольшой прокол вышел, Аля.

После опорожненной бутылки «Мартеля» они перешли на «ты».

Виктория встала, открыла окно и закурила – до утра выветрится.

– В общем, со взлетом карьеры и появлением хороших, больших денег закончилось счастье, – жестко сказала Виктория. – Муж мой оказался банальным бабником. Из тех, кто никого не пропускает – ни-ко-го, понимаешь?

Ему все равно кто: судомойка в столовой, горничная в гостинице, собственная домработница, зубная врачиха в спецполиклинике. Официантка, личная секретарша, секретарша начальника. Все равно, молодая или не очень. Красивая или уродка. Лишь бы баба. Новая, свежая баба с тем, что у нее между ног. Он неразборчив. Главное – свежее, новое, незнакомое. И представь, все никак не угомонится. – Виктория рассмеялась. – А как беспокоится за свою внешность! Часами у зеркала, представляешь? Лысину зачесывает, залачивает. Волосики уже жалкие, жидкие красит! В радикально черный цвет. Кремами пользуется, ты представляешь? Кремами! Мои подворовывает! Я как узнала… Полночи ржала. Ей-богу, все никак не могла успокоиться. И бровки подщипывает! Нет, слегка, по чуть-чуть, всем, кроме меня, незаметно. Ну не болван? Не идиот, ты мне скажи?