– Если понадобится, можете взять всю, – с готовностью ответил молодой Кроненберг.

Обсудив все условия, важные договорённости, детали церемонии, участники переговоров стали неспешно покидать кабинет ландграфа фон Регентропфа. Сначала ушёл епископ; пожилой грузный мужчина устал с дороги, и был рад столь скорому завершению разговора, ему не терпелось переодеться в более лёгкую одежду, поесть и лечь в постель на отдых. Вслед за епископом ушли маркграф фон Фатнхайн и барон Хафф. Мужчины почти не разговаривали друг с другом, только по необходимости. Маркграф по-прежнему был обижен за неуважительное отношение к его дочери в этом доме, но ландграф сейчас без спора шёл на все уступки, соглашался с любыми условиями, и улыбки выгоды слегка смягчали негодования гордости.

В покоях Генриха остались только члены его семьи.

– Ну как, Патриция, теперь ты всем довольна? – устало спросил он свою супругу.

– Да, довольна, – не стала скрывать Патриция. – Наконец всё встало на свои места. Признаться, я не ожидала от Берхарда такого широкого жеста, что он сам, по собственному желанию решит восстановить справедливость в нашей семье.

– Теперь ты перестанешь придираться к нему?

– Что ты! Отныне никаких претензий. Берхард оказался лучше, чем я о нём думала. Моё материнское сердце открыто для любви к нему.

Генрих горько усмехнулся – какие пафосные слова, да только в них не было даже малой частицы искренности.

– Густав? – обратился ландграф к младшему сыну, желая знать и его мнение.

Юноша был совершенно спокоен и уверен в себе. Ещё бы, ведь всё шло так, как он того желал.

– Не буду скрывать, отец, что Гретта мне очень нравится, – вальяжно расположившись в кресле, ответил Густав. – Но, к сожалению, приходится выбирать. Раз Берхард отказался в мою пользу от Регенплатца, то, так и быть, я отдам ему мою невесту. Заключим, так сказать, братский обмен.

Генрих отвернулся, ему вдруг стало противно разговаривать с этими людьми. Они довольно улыбались, распинались в самых добрых заверениях, радовались удачному повороту судьбы, но на самом деле своего отношения к Берхарду никто из них так и не изменил, он по-прежнему остался для них чужим, лишним, недостойным внимания и участия.

– Ладно, ступайте, – тихо распорядился Генрих. – Мне необходимо ещё кое-какие формальности закончить. Да и к Берхарду зайду.

Патриция, Густав и Маргарет без возражений и с готовностью покинули кабинет главы семейства, будто только и ждали его позволения уйти. Патриция пошла в одну сторону, намереваясь навестить свою мать Магду Бренденбруг, Густав и Маргарет не спеша побрели в другую.

– Интересно, Берхард поправится ко дню свадьбы? – произнесла Маргарет. – Или его придётся в церковь на носилках нести?

– Нет, он не поправится, – уверенно ответил Густав.

– Откуда ты знаешь?

С торжествующей улыбкой Густав снял с пальца перстень с чёрным топазом и, нажав на тайную пружинку, продемонстрировал сестре пустоту маленькой ёмкости. Маргарет ахнула и остановилась. Широко распахнутыми глазами она взирала на опустевший перстень.

– Неужели?.. Неужели ты?.. Убил?!.. – Последнее слово девушка произнесла не просто шёпотом, а одними губами, так велико было её изумление.

Собеседники, не сговариваясь, огляделись по сторонам – не подслушивает ли кто? Но в коридоре никого не было, а стражу Генрих отпустил. Можно говорить спокойно, и всё же как можно тише.

– Я же тебе говорил, что буду иметь всё. – Густав был горд собой. – Всё. И власть, и богатство, и женщину. И я не понимаю, почему ты удивляешься? Ведь перстень с отравой ты подарила мне не ради забавы или украшения.

– Да… Конечно… – согласилась Маргарет. – Я хотела, чтоб ты решил свои проблемы…

– Вот я и сделал это.

– А если отец узнает?

– Откуда ему узнать? Берхард просто заболел, у него жар, лихорадка.

– Надеюсь, он в это поверит…

– Тсс… – Густав прижал палец к губам, потребовав замолчать.

Он заметил, как из покоев Берхарда вышел лекарь Гойербарг и скорым шагом направился в кабинет ландграфа. Лекарь был хмур, задумчив и не заметил, стоявших в коридоре собеседников. А зайдя к ландграфу, не уследил, что плохо прикрыл за собой дверь. Естественно, Густав этим воспользовался и осторожно приблизился к кабинету отца, дабы подслушать разговор. Маргарет последовала за братом.

Завидев лекаря, Генрих нетерпеливо шагнул ему навстречу.

– Ну, что с Берхардом? Вы выяснили, чем болен мой сын? Когда он поправится?

Генрих забрасывал лекаря тревожными вопросами, но тот лишь печально склонил голову.

– Боюсь, ландграф, мне вас нечем утешить.

– Что случилось? Говорите! – Генрих застыл в напряжении.

– Ваш сын не просто болен. Его кровь пропитана ядом. Берхарда отравили.

– Что?! Отра…

Генрих вдруг схватился за грудь, почувствовав острый укол в сердце. Он готов был к любому вердикту, но только не к такому. Его сына, любимого мальчика отравили, насильно и подло подвели к смерти! Но зачем? Кто? Ослабевший от удара, Генрих тяжело опустился на стул.

– Где ваши капли, ландграф? – поспешил к нему Гойербарг и без спросу стал ощупывать пояс ландграфа.

Но Генрих был так подавлен приговором, что даже не обращал внимания на усилившуюся боль в груди и почти остановившееся дыхание, мысли его были обращены только к молодому несчастному юноше, который только-только почувствовал радость жизни, и теперь по чьей-то жестокой прихоти должен эту жизнь потерять. Лекарь наконец нашёл пузырёк с каплями и заставил Генриха выпить лекарство.

– Вы сможете его излечить? – хрипло простонал Генрих, постепенно возвращаясь в реальность.

– Я не знаю, что это за отрава, – говорил лекарь. – И яд уже успел пропитать весь организм…

– Излечите его, Питер. Не отдайте сына моего смерти. – Генрих вновь пришёл в волнение. – Я щедро награжу вас. Я отдам вам поместье…

– Не нужно сулить мне награды, ландграф, – прервал Гойербарг мольбы отца. – Я хочу вернуть Берхарда к жизни не меньше вашего, и постараюсь сделать всё, что смогу. Вот только, к сожалению, могу я слишком мало.

Генрих совсем пал духом, и сердце ещё стонало. Если сам лекарь не верит в исцеление больного, значит, и всем остальным остаётся надеяться лишь на чудо.

– Я хочу видеть Берхарда, – заявил он и попытался встать.

Однако пульсирующие уколы в сердце не позволяли полностью распрямить тело. Лекарь Гойербарг подставил своё плечо, дабы ландграф смог опереться.

– Не делайте резких движений, ландграф, – предупредил лекарь.

Опираясь на руку Питера Гойербарга, Генрих покинул свой кабинет и не торопясь пошёл по коридору в покои старшего сына.

Густав и Маргарет отступили от двери, отошли в сторону. Но на них никто не обратил внимания. Маргарет смотрела вслед отцу, и сердце её сжалось от жалости к нему. За несколько минут сильный гордый мужчина превратился в немощного слабого старика,