века, бессловесных магических сверхлюдей, не было проблем с окружающей их средой. Они находились в состоянии «океанического блаженства», пребывая в мире, как зародыш прибывает в околоплодных водах материнской утробы. Язык – Большой Логос – разрушил это состояние, превратив среду в чуждое агрессивное окружение. Тем не менее язык же и дал возможность преобразовать эту враждебную среду в сцену, на которой разворачивается колоссальный метаисторический проект.

Однако действующее на этой сцене общество, пользуясь языком, имеющим «субъектные» истоки, тяготеет к возвращению в блаженный статус «объекта», в бессловесный Золотой век. Поэтому язык, делающий человека человеком, трансформирован и отчуждён от своего изначального духовного импульса. Языки, которыми пользуются цивилизации – это «малые логосы», существующие как компромисс между «мудростью» и Мыслью, Бытием и сознанием. Этот компромисс не может быть ничем иным, кроме как глубокой и фундаментальной фальшью, – тем, что в Коране обозначается как «прикрытие истины ложью». Именно поэтому все без исключения цивилизации уязвимы и носят преходящий характер.

На первый взгляд, такому пониманию реальности есть очевидное возражение. Люди, действуя в рамках вроде бы одного и того же языка, с течением времени оказываются в изменившемся окружении, открывают новые явления и даже «законы». Феноменологический мир вокруг нас сегодня разительно не похож на тот, что был, скажем, двести лет назад. Современные словари полны неологизмов, возникших за последние 3–5 поколений. Очень сомнительно, что, скажем, А. С. Пушкин, вернись он сегодня с того света, смог бы читать современную газету, не говоря уже о романе Пелевина. Как быть с этим? Ответ очевиден. Человек может узнать, обнаружить, «придумать» только то, что изначально включено в поле метаязыка Адама. Большой Логос описывает некий круг концептов, в котором происходит непрерывное движение, рост, потому что творческий процесс преображения хаоса в смысловые образы продолжается. Вместе с тем внутреннее пространство этого поля Большого Логоса хотя и не имеет границ – подобно тому как нет последнего числа в числовом ряду, – но при этом не бесконечно. Иными словами, за пределами Большого Логоса существует онтологическая реальность, не преображённая творческой имагинацией, подобно тому как в тёмной комнате вне границ светового пятна от направленного луча существует только движение бесформенного мрака.

Человек сталкивается с образами и смыслами, заложенными в адамический Большой Логос. Он категорически не способен преобразовать «пятно Роршаха» в совершенно новый предмет, не имеющий прецедентов и аналогий.

Языки различных цивилизаций – «малые логосы» – описывают реальности (цивилизационные сцены), которые частично пересекаются между собой, поскольку в своей вертикальной части восходят к Большому Логосу, но при этом содержат только им свойственные объекты, не имеющие аналогов в посторонних цивилизациях. Для носителей других языков такие объекты либо невидимы, либо выступают как «кляксы реальности», – те самые «пятна Роршаха», проявление которых ничем не лучше, чем полная сокрытость. Так, объекты, находимые археологами, либо интерпретируются по аналогии с чем-то «узнаваемым», либо им приписывается фантастическое назначение, никак не пересекающееся с их подлинным смыслом. Кстати, многие археологические артефакты вообще остаются незамеченными, существуя в восприятии современных людей как случайные природные феномены.

Выше мы упоминали о том, что Бытие, не подвергнутое творческому преображению в оптике Провиденциальной имагинации, есть не что иное, как феноменологический хаос. Это справедливо в полной мере, когда мы говорим о пассивной субстанциональной основе Бытия, – о том, что называется «миром». «Мир» – это зеркало, которое генерировано Бытием, и в котором само же Бытие отражается. Эта «зеркальная поверхность» в случае нашего мира есть пространственно-временной континуум, неопределённая протяженность, внутри которой постоянно идут процессы сгущения и разряжения. Однако Бытие как таковое, Бытие «в себе», далеко не хаотично и не фантомно. Оно представляет собой многократные слияния и взаимные пересечения фундаментальных возможностей, которые, в свою очередь, являются проекциями единой метафизической точки.

Эти возможности, будучи по существу дефинициями, то есть проявлениями «конечного» (по оппозиции к «бесконечному»), есть идеи. Например, идея уникального или неповторимого, идея аналогичного или альтернативного, идея несуществования какого-либо объекта вообще и так далее. Эти идеи в своём непрерывно мультиплицирующемся взаимодействии образуют всю полноту Бытия, которая в Традиции называется «вселенский круговорот». Бытие содержится внутри Провиденциальной Мысли как внутренняя оппозиция ей самой, как некий «низ» или своего рода «придонное отложение». Бытие представляет собой «изнанку» Мысли, которую Мысль должна преодолеть через нисхождение в Бытие бесконечно малой частицы своей духовной сущности.

Провиденциальный сюжет в том и состоит, что неограниченная, неопределённая никакими дефинициями инерция конечного, вселенская «глина», должна быть преодолена ускользающе малой искрой Духа (причём в оптике «глиняных» существ Бытие кажется сияющим и триумфальным утверждением, а частица Духа, вторгнувшееся в это Бытие из «ниоткуда», представляется непроглядно «чёрной травмой», нанесённой этому сиянию).

Бытие, находясь «внутри» Мысли, является её антитезой, её объективированным противостоянием самой себе. Условие Замысла – полярная оппозиция между Бытием и сознанием. Сознание как раз и есть та «чёрная искра», которая брошена в бездну субстанции. Сознание «видит», будучи невидимым для самого себя, оно «видит» мир, построенный языком, который для этого сознания является зеркалом. Сознание смотрит в зеркало языка. Это зеркало языка и есть как раз то, что мы называем подлинным мышлением. Мышление – это некоторая ограниченная проекция на человеческий уровень внешних аспектов Провиденциальной Мысли. Мышлению (мысли) противостоят «идеи», которые всегда представляют собой констатации онтологических состояний. Принципиально различны сами методы выхода на мысль и на идею. Идея открывается в созерцании, в то время как мысль есть концептуальное постижение. Различием между тем и другим является наличие смысла. Созерцание идеи свободно от смысла. Это утверждение данного. В то же время концептуальное постижение всегда есть острое переживание смысла как открытости концепта своему непостижимому и отсутствующему другому.

Бытие и сознание – антагонисты. Бытие стремится стереть, поглотить эту «чёрную» травму, нарушающую гомогенность чистого онтологического света, который мы бы назвали «люциферическим сиянием». С другой стороны, цель сознания как частицы сущности Провиденциальной Мысли – это освобождение от плена из недр антимысли, но не через бегство, а через победу!

Перед сознанием как искрой Святого Духа (ибо сущность Провиденциальной Мысли есть не что иное, как именно Святой Дух – по оппозиции к тому «природному» духу, что порождается solve, «разряжением» субстанции) стоит некая «программа действий», некая стратегическая задача, осуществление которой в полном масштабе есть магистральное направление во внутренней работе Провидения. Начальную стадию этой программы, первую цель, которую ставит перед собой сознание, можно определить очень просто: свобода! Это именно начальный этап, поскольку концепция свободы неизбежно имеет негативное содержание. Это, прежде всего, освобождение от выше упоминавшегося порочного компромисса между мыслью-в-языке и неартикулированной «мудростью» – компромисса, составляющего суть цивилизации. Первый шаг к такому освобождению неизбежно носит вызывающе антицивилизационный, контркультурный характер. Проще говоря, начало реализации Замысла Святого Духа