понеже претъ симъ послали мы сътатьi зъ Жерловымъ, мъню, удоволсьтвуютъ твое дѣло. Аднакожъ нынѣ зело нужнейшее дѣло намъ явилось къ ползе нѣкоторой, i того для еще нѣкоторою уступки положили сътатью; сила же сему, чътобъ наша прибавачьная работа была разарена i о томъ розареньи i ты не упоминайся. Но естли тебя сътанутъ съпрашивать о разаренье, чьтобъ не быть: i ты съкажи, чъто отдадутъ цело, не токъмо iхъ, но i своей работы, разве чьто прибавочьное разорятъ. А болше, какъ можно, о семъ разореньi гълухо говори;

а тверди, чьто не толко iхъ, i свою работу отдаютъ. Толко конечьно учини миръ: зело, зело нужно. О протчѣмъ писалъ Ѳедоръ Алексеевич»[589]. Это письмо, однако, отправлено не было, как это видно из пометы на нем, сделанной рукой Ф. А. Головина: «Письмо, которое изволил великий государь писать к Емельяну Украинцеву, надобно изодрать»[590]. Оно все же интересно как свидетельство о том, в какой мере Петр готов был идти на уступки. Было отправлено другое письмо через находившегося тогда в Москве гетмана И. С. Мазепу, который должен был переслать его Украинцеву со своим человеком[591]. Гетманский канцелярист Иван Черныш выехал с этим письмом из Москвы 20 февраля и прибыл в Константинополь 22 апреля. Украинцев, уведомляя 28 апреля о получении, описывает это письмо так: Иван Черныш «привез твою великого государя милостивую грамоту или писание с приписанием руки твоея государские», т. е. только с собственноручной подписью или какой-то припиской Петра. Совпадало ли содержание этого отправленного в Константинополь письма с неотправленным собственноручным или отличалось от него, и если отличалось, то в какой мере, неизвестно. Думать надо, что если оба письма и не были совсем тождественными, то, во всяком случае, в отправленном письме речь шла о тех же уступках, что и в собственноручном проекте[592]. Однако время шло, а от Украинцева или не приходило вестей, или пришли реляции, не содержавшие ответа на главный вопрос о мире. «Зело жаль, — пишет Ф. А. Головин Петру из Москвы 25 февраля, — что ведомости нет от Емильяна». — «Отъ Емельяна вѣдамость есьть, — отвечает ему Петр, — только ни с чемъ; а ждать какъ по Жерлове будетъ», т. е. следует ждать, какие будут известия в ответ на инструкции, отправленные с Жерловым. Видимо, Петр находится в нетерпеливом ожидании вестей и, только что приехавши в Воронеж, готов тотчас же по получении известия о мире лететь в Москву. «По нынешним вестям не изволишь ли сам быть?» — спрашивает его Головин в тех же докладных статьях, посланных в Воронеж. «По разсухе немедь-ленно буду, а зимою дѣлать уже нечево; а съверхъ того посмотрю iзъ будущихъ почътъ: естли зело будетъ съчаслива, тотчасъ буду»[593].

Горя нетерпением начать войну со шведами, Петр в Воронеже внимательно следит за военными действиями союзника. По договору с Августом II, заключенному в Москве 11 ноября 1699 г. через Карловича, Август обязывался начать войну тотчас же по заключении союза и вторгнуться в Лифляндию с находившимися в пределах Литвы и в Курляндии саксонскими войсками. Карлович, а вслед за ним и представленный им царю находившийся в его свите под чужим именем Паткуль, посвятили Петра в план внезапного захвата Риги и сообщили ему, что в Риге среди жителей подготовлен заговор с целью сдать город и что саксонские войска числом до 7000, сосредоточенные в пограничных с Лифляндией местностях всего в 10 милях от Риги, незаметно перейдут границу, приблизятся к Риге и захватят ее врасплох в самый праздник Рождества Христова. Не теряя времени, 27 ноября, вскоре же по заключении договора, Карлович отправился из Москвы к саксонским войскам, чтобы привести этот план в действие. «Он мне сообщил под большим секретом, — доносил в Копенгаген Гейнс, — что он надеется вернуться сюда через 6–8 недель после удара, который замышляют на Ригу. Ваше величество можете ожидать о том известий через 12–15 дней после Рождества. Если этот удар не удастся, это будет большим несчастием для будущего, но меня уверяют, что все заранее хорошо слажено и надо ожидать исхода»[594].

XXXVII. Военные действия союзников

Гейнс обещал датскому королю сообщить о предприятии против Риги на 12–15-й день после Рождества. Петр ждал вестей к 1 января и, будучи в этот день, как мы видели выше, у Гейнса на пирушке, говорил ему на ухо, что пора уже ожидать вестей из Риги[595]. Однако предприятие было вовсе не так хорошо слажено и так надежно подготовлено, как в этом уверяли Гейнса; во всяком случае, оно не состоялось. Сосредоточение саксонских войск в Литве и Курляндии на лифляндской границе прошло вполне благополучно, не возбудив никаких подозрений в Риге, которые оно должно было бы возбудить. Передвижение войск не обратило на себя внимания и шведского посланника, находившегося в Варшаве, который с такой же непрозорливостью, с какой действовали шведские дипломаты в Москве, доносил в Стокгольм о непоколебимой дружбе Августа II к шведам, а передвижение войск объяснял тем, что они идут строить крепостные сооружения в Полангене. Введенный в заблуждение его депешами, Карл XII писал о том, что он после столь многих испытаний не может сомневаться в дружественном расположении Августа[596].

Генералу Карловичу, проезжавшему из Москвы в саксонский лагерь как раз через Ригу с намерением высмотреть состояние крепости, был оказан генерал-губернатором Дальбергом самый любезный прием без всяких предосторожностей. Но, прибыв в лагерь, Карлович не нашел там главнокомандующего саксонскими войсками, любимца Августа II, генерала Флемминга. Оказалось, что он уехал в Саксонию жениться на знатной польке из дома Сапеги, в которую был до такой степени влюблен, что бросил войска и задуманные военные действия в самый неподходящий критический момент. Любовь к женщинам была тогда при польско-саксонском дворе Августа II главным делом, перед которым государственные дела как у короля, так и у его первого советника должны были отступать на второй план. Команду над войсками Флемминг сдал некоему генералу Пай-кулю, не посвятив его, однако, в задуманный план. Как ни старался Карлович убедить отговаривающегося незнанием Пайкуля начать действия в условленный срок, его убеждения остались тщетны. Между тем время было упущено, и Дальберг, получив известия о замысле Августа II, принял меры к обороне Риги.

Посланный Карловичем в Москву саксонский капитан Кениг-сек прибыл туда 24 января, еще до отъезда Петра в Воронеж, с вестями, которые должны были очень разочаровать царя в его ожиданиях. Потом, уже по отъезде Петра, Ф. А. Головин, получивший подробные сведения из пограничных местностей, писал царю 25 февраля, что «во всех письмах пишут от Свейского рубежа,