Пытаясь удержаться в рамках своего очерченного мелом кружка, я вдруг услышала странный звонкий смех. Прислушавшись, я поняла, что это смеются блики, скачущие за огненной каемкой пентаграммы. Они, не имеющие ни рук, ни ног, все же очевидно тянулись к нам двоим — к нам с Теннетом, настойчиво требовали внимания.

Требовали, чтобы мы покинули круг и вышли к ним. Остались с ними. Не надо, не надо вам к драконам — говорили блики. Давайте к нам! Тут так хорошо и свободно, в нашей вечности. Выходи, Карл, — кричали они почему-то мне, — что тебе стоит! Останься с нами! Поиграем! Карл? Карл? Ты хочешь пролететь сквозь наше царство? Мы лишь твой путь до неведомой цели? Нет! Постой! Не уходи, послушай, что мы скажем. Послушай — подожди. Мы знаем мир, ведь были мы когда-то, как и ты — твореньями из плоти и крови. Мы были теми, кто смеется в темноте, со смелостью почтенной новый день встречая. Камнями были мы в овраге и лежали на глубине, все подмечая в травянистой той прохладе. Мы были перьями в хвосте у пестокрылой птицы, мы были каплей крови, сорвавшейся со спицы в руке принцессы. Были мы мечами в сраженье, были светом, лившимся с небес. Мы были тихим в луже отраженьем, мы были шепотами, полнившими лес. Страницами мы были книги, прочтенной во поле во ржи. Мы были первым словом правды и были точкой после лжи. Плющом мы были на воротах, хранящих тишину дворца. Замком в двери и чудным блеском на дне жемчужного ларца. Мы были всем — и нами будешь однажды ты, скорей же к нам! Пусть путешествие начнется — отбрось свой человечий хлам… Приди, приди и обрети свободу, шагни к нам вечности в угоду, скорее, вот, повыше ногу — скорей, скорей, к нам, на свободу…

— Ти, ты че творишь?! — рявкнули мне в ухо.

Я отодвинула локоть Мелисандра, а потом самого Мелисандра, зачем-то вцепившегося мне в плечо. Наша компания все также неслась сквозь невнятное пространство на пентаграмме, обратившейся в некое подобие метательной иджикаянской звезды… Мы продирались, посверкивая молниями, сквозь облачный водоворот небытия, но теперь я знала — все это пустое.

Ведь меня ждут блики. Как я глупа была, что испугалась их при нашей первой встрече! Здесь, в их царстве, мне стало ясно, что лучшей судьбы и нельзя желать. Не могу ждать! Хочу к ним прямо сейчас!

Я с трудом оторвала тяжелую ногу, будто приклеенную, от пентаграммы — и занесла ее над огненной границей круга.

— Остановите ее немедленно, нас заносит, — краем сознания я уловила холодный голос Теннета.

— Что? Кого остановить?! Что у вас там происходит? — донеслись взволнованные голоса по ту сторону замороженного Лиссая.

— Карл, Карл, Карл! — шепоты теневых бликов отражались от пентаграммы.

— Почему Карл? Где Карл? — встрепенулся невидимый мне Дахху.

— Йоу, Тинави! Ау! — кто-то вцепился мне в пояс. Я уже ничего не видела, кроме рыжего огня и прыгающих за ним бликов.

…Мы были ветрами, летящими с юга, и югом мы были — горячим, широким, мы были котами, цветами и вьюгой, мы были укусом ревнивых пощечин. Мы были, мы будем, сейчас и навечно, свободные, легкие, но не беспечные…

Я попыталась перешагнуть полыхающий край пентаграммы. Что-то мешало. Что-то удерживало меня — физически. Не оборачиваясь, я оттолкнула того, кто мешал мне, и сзади зашатались, заахали. Но не отпустили.

…И сны, и мечтанья — пустое, былое, отбросить метанья поможем, не стоит волнений и страхов твоя жизнь, на волю…

— Йоу, милая, а ну прекращай безобразничать! — бойко крикнули мне.

Блики, меж тем, запрыгали так резво, что перекрыли мне весь свет. Я не видела ничего, кроме них, а они были такими манящими… Я потянулась к ним всем своим естеством, я почувствовала, как огонь, разделяющий меня и блики, обжигает лицо.

Две руки на моей талии отпустили меня.

Наконец-то!

Я выдохнула и бросилась вперед по вибрирующей под ногами пентаграмме.

Но не успели торжествующие блики поглотить меня, как другой огонь — холодный, голубоватый, электрический огонь, вжарил мне между лопаток — и я мешком осела на месте.

Внутри мелованного круга.

* * *

— Что ж, моя догадка подтвердилась, — холодно сказал Анте Давьер.

Или…стоп. Это не он холодно сказал.

Это мне было холодно.

Всему моему грешному телу, от которого я так и не смогла избавиться посредством досрочного вхождения в царство теневых бликов.

СТООООП!

Блики!

Прах!

Я резво открыла глаза.

Надо мной висело пронзительно-синее небо. Высокое, льдисто-хрупкое, упакованное в модерновую рамочку из шести склонившихся лиц.

Часть этих лиц были испуганными, но на той мягкой стадии, когда страх уже перерастает в облегчение. Еще одно лицо снисходительно усмехалось — давьерово. Последнее глядело виновато — лицо Андрис, в чьей правой руке свисал маленький электрический жезл. Перехватив мой взгляд, Ищейка быстро убрала его за спину.

— Йоу, прости! — искренне повинилась она. — Но тебя по-другому было не остановить! Вырывалась, как волчица.

— Спасибо тебе большое, — выдохнула я, припомнив, какая странная жажда тащила меня к дурацким бликам, и как, действительно, я до последнего была готова сражаться за возможность пойти к ним.

Я скосила глаза на Анте Давьера:

— А что за догадка?

Остальные солидарно обратили к нему взоры.

Маньяк пожевал губами, прикидывая, что да как.

— Мне с самого начала казалось странным, что вам удается запредельная магия, — наконец, сказал он.

Я, меж тем, села. И с удивлением обнаружила себя в сугробе — никакой «летучей пентаграммы», нашего экзотического транспорта, тут не присутствовало. Только снег, снег, снег — сколько хватало взора. Снег, облепившийся горы до самых их острых макушек. Шуршащий, будто тайны прошлого, снег.

Мы всей толпой нерешительно переминались на склоне, и белые, искрящиеся на взошедшем солнце барханы спускались под нами вниз, к далекой котловине межгорья.

Ребята, убедившись, что я цела, дружно выдохнули и стали поправлять лямки рюкзаков. Кадия, облаченная в объемную белую шубку и с намотанным на манер тюрбана белым же платком, никак не могла смириться с тем, что рюкзак ей достался разноцветный…

Анте Давьер, меж тем, продолжил говорить, скрестив руки на груди:

— Вся эта теория дружбы с унни пахнет неправдоподобно… Я подозревал, что Карланон был абсолютно неправ, утверждая, что запредельное колдовство по силам каждому.

— Он так не говорил, — нахмурилась я, осторожно ощупывая лицо.

После встречи с пограничным огнем оно откровенно горело… Но, судя по отсутствию воплей и комментариев от друзей, выглядело более или менее как обычно.

— Он это подразумевал, я уверен, — отрезал Анте Давьер. — Но на самом деле дружить с унни могут только те, в чьих жилах течет кровь хранителей. Или ее давний отголосок. Другим приходится довольствоваться классической магией.