По крайней мере, этот пересказанный почти дословно королевский вердикт успокоил Ирис: значит, так называемая ссылка не более чем формальность, обязательная к исполнению. Если бы поединок в защиту её чести и достоинства имел бы тяжёлые для графа последствия, она бы себе этого не простила, являясь, пусть и невольной, но всё же причиной всего происшедшего.

Так она и заявила, вызвав безмерное удивление графа. Оказывается и здесь она повела и помыслила себя странно, не по-столичному. Местные-то девы и дамы приходили в восторг от устраиваемых из-за них поединков, некоторые даже бравировали количеством разбитых или пронзённых сердец, а из оплакивания жертв порой устраивали настоящие драматические зрелища, выигрышно выставляя напоказ свою безутешность…

Ирис пришла в ужас. Просто в ужас.

Заметив её смятение, Филипп смешался и… поспешил откланяться. Лишь после его ухода она спохватилась, что, будучи в смятении чувств, так и не спросила, куда же он всё-таки уезжает и надолго ли…

А потом жизнь как-то незаметно вошла в почти прежнее русло. И целых два дня до приезда Аннет протекли незаметно, словно просочились меж пальцев, как песок: в хлопотах по обустройству новых жильцов. Ирис наотрез отказалась отпускать Назара к наставнику, и даже Тука упросила, чтобы парнишка остался при ней, вернее сказать — при товарище. Пьер не отходил от Мари и постепенно впадал в отчаянье: девушка так до сих пор и не очнулась. Срок в несколько суток, обозначенный стареньким братом Михаилом как достаточный для исцеления, прошёл, а улучшения не наблюдалось. Назар оказался единственным, способным уговорить друга отвлечься, немного поспать, перекусить, чтобы поддержать силы; никого другого он и не слушал.

Какое-то время Ирис не вмешивалась в лечение, помня наставления эфенди о том, что, подвергая сомнению чужие методы, она может этим самым навредить в первую очередь самому больному. К тому же, травяные настои и возложения рук монаха-целителя и впрямь творили чудеса. По признанию Пьера, он, ещё в катакомбах, неся Мари на руках, панически боялся, что та умрёт в любую секунду; а сейчас — девушка явно шла на поправку, и ясно было любому, даже не сведущему в медицине: грозный призрак с косой отступил. Но отчего-то душа Мари словно бы витала далеко-далеко, а сама девушка застыла на грани сна и обморока, будто не желая возвращаться в реальную жизнь.

Повздыхав после ухода Филиппа, Ирис поговорила с братом Михаилом, а затем с его добродушного согласия пригласила на совместный совет матушку Констанцию и… Али. Восток и Запад сошлись в доброжелательном диспуте.

В саду снимаемого ею домика нужных трав не оказалось, зато они нашлись при аббатстве, и совсем скоро, к вечеру из монастыря святой Гертруды прибыл целый возок, груженый душистыми снопиками, мешочками с сухими и свежесрезанными кореньями, ягодами, соцветьями… Занимаясь привычным делом — разборкой сырья для целебных отваров — Ирис словно отмякла сердцем: куда-то ушло подспудно непроходящее напряжение, сами собой улеглись в памяти новые знания об отце и его наследстве, о брате, бродившем где-то по свету (если, конечно, остался жив), совсем уж немыслимые сведения о свойствах самого заброшенного Старого портала… Обо всём, что сочла нужным, она уже рассказала Главному Инквизитору. И получила в ответ твёрдое обещание помощи. Можно на какое-то время отодвинуть всё это в сторону и не думать.

Да и Пьер рядом с ней повеселел…

Ведь как только травы привезли, они трудились на кухне вместе. Поначалу Ирис выставила-то всех, однако новый друг Назара упорно напрашивался в помощники. В конце концов, должен же он хоть что-то сделать для Мари! Ирис сдалась.

К её немалому удивлению, он прекрасно разбирался в травах. Буркнул только, видя её первоначальное недоверие: «Я ж с деревни, госпожа… Много такого знаю». Развязывал пучки, выбирал из них случайный сор. Разбирал травы, если нужно, на соцветья и стебли. Измельчал, резал, перетирал в ступке, накрепко запоминая пропорции компонентов… В общем, безупречно повторял все действия Ирис. А та настолько ушла в работу, что, забывшись, почти не замечала его, лишь однажды подумав, что при таком старании и трудолюбье они, пожалуй, вместо одной большой порции зелья получат две. Ну и хорошо. Славный помощник из мальчика вышел… За двоих ей останется поработать лишь на самом последнем этапе.

В доме эфенди, в Константинополе, последние год она занималась целебными составами сама, в одиночестве, поэтому сейчас ей и в голову не пришло предупредить Пьера, что завершающая часть ритуала — насыщение магией почти готового настоя, ещё исходящего ароматным горьковато-пряным паром — касается только её, феи. Ей и в голову не могло прийти, что…

…этот чудной худющий паренёк, чьи лицо, руки, поношенная рубаха щедро были окроплены брызгами травяного и ягодного соков, вздумает повторить за ней один в один её привычный ритуал…

… почти обнимет свой, только что снятый с огня, котелок с лечебным пойлом; почти, но не касаясь обжигающих стенок, остановив ладони в дюйме от них…

… сперва глянет на неё, копируя позу, пошевелит губами в тщетной попытке повторить то, что счёл заклинанием… На самом-то деле Ирис просто разговаривала с отваром по-османски, как, собственно привыкла. Не поняв, прикрыл глаза по примеру феи — и зашептал то, что знал хорошо: молитву Богородице. Почему именно ей, почему не «Отче наш», «Pater noster»? Потому что Пресвятая Дева — тоже Мария, и уж тёзке-то, названной в её честь, поможет непременно…

Ирис этого и не видела, потому что разговор с лекарством требовал концентрации и сосредоточения. Опустив веки, она нашёптывала настою историю маленькой девочки Мари, угодившей в лапы злому чудищу, но верившей в добро и в помощь единственного друга. Вот ей и воздалось по вере её, всё правильно… Только сил у девочки совсем не осталось, вот и нужно их призвать, влить, расшевелить, чтобы, наконец, вернулась она в мир, ведь впереди у неё такая большая и красивая жизнь! И если правду говорят, что судьба каждому отсыпает поровну и страданий, и радостей, то этой девочке теперь остаётся лишь жить долго и счастливо: свою горькую чашу она испила, хватит…

Она приговаривала своё, Пьер своё.

И только брат Тук, зашедший узнать о здоровье Мари и по подсказке Мэгги заглянувший на кухню, видел, как лёгкое золотистое облачко, воссияв сперва над головкой феи, обвязанной платком на манер тюрбана, разрослось, стекло по плечам, объяло маленькие сильные кисти, окутало котелок с готовым зельем… Его воспитанник Назар, что сейчас дежурил рядом с Мари, подобному зрелищу не изумился бы, поскольку ещё в доме почтенного эфенди видел оное неоднократно. А вот что такое же сияние, разве что не слишком яркое, исходило от побратима — сразило бы Назара наповал.

Но брат Тук многое повидал на своём веку. А ещё он любил наблюдать, задавать себе вопросы и радоваться ответам.

Вот и сейчас: он внимательно оглядел представшее его очам дивное зрелище, всмотрелся в Ирис, кивнул… Ему ведь приходилось видеть фею за работой, а потому — он любовался недолго, лишь сравнивая ауру с той, что видел однажды. А вот на Пьере задержался взглядом надолго.