Тогда у нее спросили, не могла бы она уточнить, что именно рассказала ей Секретная служба о Рут Пейн и ЦРУ?

В результате успешной рекомендации, данной Рут Пейн Ли Харви Освальду для Техасского школьного книгохранилища и упущенной им возможности устроиться на более выгодную работу в Trans Texas Airways, Освальд приступил к обязанностям 16 октября 1963 г. в книгохранилище. Козел отпущения был на месте и в идеальной засаде. Это было за пять недель до того, как кортеж президента Кеннеди проследовал по Дили-плаза.

Глава пятая

В разгар Карибского ракетного кризиса министр иностранных дел Андрей Громыко услышал от Хрущева нечто совершенно неожиданное. Хрущев сказал: «Мы должны дать понять Кеннеди, что хотим оказать ему помощь»{857}.

По воспоминаниям Сергея, сына Хрущева, его отец колебался, прежде чем использовать слово «помощь» в ответ на просьбу Джона Кеннеди. Наконец произнесенное вслух, это слово заставило Хрущева задать самому себе вопрос: действительно ли он хочет помочь своему противнику?

Из своей секретной переписки с президентом США Хрущев знал, что они едины в понимании того, что находятся в одной лодке, и эта лодка – Ноев ковчег ядерного века. Хрупкая лодка в океане конфликта, в которой они живут вместе со всем человечеством, должна оставаться на плаву.

После короткого молчания, еще раз задумавшись над смыслом слова «помощь», Хрущев повторил удивленному Громыко:

«Да, оказать помощь. Теперь у нас общая цель – спасти мир от тех, кто толкает нас к войне»{858}.

В это благословенное мгновение Никита Хрущев, его новый союзник Джон Кеннеди и весь мир вместе с ними вышли из тьмы к рассвету.

К решению вывести советские ракеты с Кубы и, таким образом, помочь Кеннеди, Хрущева особенно подтолкнул отчет посла Анатолия Добрынина о его встрече с Робертом Кеннеди. Брат президента выглядел измотанным. По его глазам Добрынин понял, что Роберт Кеннеди не спал несколько суток. Роберт сказал Добрынину, что президент «не знает, как урегулировать ситуацию. Ястребы давят на него, настаивая на военной акции против Кубы, и президент находится в очень затруднительном положении… Хотя он и не хочет войны, помимо его воли может произойти необратимое. Вот почему президент просит о помощи в разрешении проблемы»{859}.

Следующая фраза Роберта Кеннеди звучала пугающе: «Если ситуация и дальше будет развиваться в том же духе, президент не уверен, что военные не свергнут его и не захватят власть»{860}.

Сергей описал размышления своего отца после прочтения доклада Добрынина: «Президент просил о помощи: так отец интерпретировал разговор Роберта Кеннеди с нашим послом. Тон беседы свидетельствовал, что промедление может стать фатальным. Температура в вашингтонском котле, по всей видимости, достигла опасной точки, и котел готов был взорваться»{861}.

Разделенные тысячами километров и конфликтом идеологий, Кеннеди своим призывом о помощи и Хрущев своим откликом признавали зависимость друг от друга и от мира. Внезапно они действовали сообща. Два врага, угрожавшие уничтожить мир, повернулись друг к другу в отчаянии и надежде. Вместо полного уничтожения они выбрали, по словам Хрущева, «общую цель – спасти мир от тех, кто толкает нас к войне».

В ответ на решение Хрущева помочь Кеннеди в Карибском кризисе Кеннеди помог Хрущеву, сделав программное заявление в своей речи в Американском университете, что в свою очередь привело к подписанию лидерами двух стран Договора о запрещении ядерных испытаний. Оба были готовы развивать сотрудничество. Ни один не хотел продолжения холодной войны.

Углубляющаяся разрядка отношений между Кеннеди и Хрущевым была тем общим контекстом, в котором разворачивался заговор с целью убийства Кеннеди. Политическим элитам Америки стало ясно, что президент их полицейского государства борется со своим коммунистическим оппонентом не столько за победу в холодной войне, сколько за ее окончание. С точки зрения полицейского государства президент стал предателем.

Осенью 1963 г. у Кеннеди, как и у Хрущева, открылось новое ви́дение. Кеннеди видел все во взаимосвязи с угрозой уничтожения, от которой он с советским премьером отступили прошлой осенью, и надеждой на мир, которая им открылась. Холодная война отступала. Пришло время надежды, и политика должна была служить этой надежде.

За два месяца и два дня до своей смерти, 20 сентября 1963 г., Кеннеди выступал перед Генеральной Ассамблеей ООН. Он воспользовался этой возможностью, чтобы вернуться к теме своей речи в Американском университете – проведению стратегии мира в рамках поступательного процесса.

«Обеспечение мира, – сказал он, – это ежедневный, еженедельный, ежемесячный процесс постепенного изменения воззрений, медленного разрушения старых барьеров, спокойного возведения новых структур. И каким бы незаметным ни казался этот процесс, он должен продолжаться»{862}.

Сложившуюся после подписания Договора о запрещении испытаний ядерного оружия ситуацию он определил как время огромной ответственности:

«Сегодня мы, возможно, добились передышки в холодной войне – но это не прочный мир. Договор о запрещении испытаний ядерного оружия – поворотное событие, но еще не начало новой эпохи. Нас не освободили от наших обязательств – нам дали возможность. И если мы не сумеем максимально использовать этот момент и этот импульс, если мы променяем наши вновь обретенные надежды и договоренности на новые стены и новые орудия вражды, если эта передышка в холодной войне приведет лишь к возобновлению, а не окончанию холодной войны, тогда будущие поколения будут в полном праве вынести нам обвинительный приговор. Но если мы сможем превратить эту передышку в период сотрудничества, если обе стороны смогут обрести новую уверенность и получить опыт реальной общей работы на благо мира, если мы сумеем быть столь же смелыми и дальновидными, контролируя смертоносное оружие, какими были, создавая его, тогда, несомненно, этот маленький шаг может стать началом долгого и плодотворного пути»{863}.