– Рош! – взмолился Бенедикт.

Рош посмотрел на юношу, стараясь сосредоточиться и подумать.

– Не знаю, – произнес он.

– Хайман идет сюда, – убито сообщил Голос. – Ты позволишь ему убить себя, даже не сопротивляясь?

Но Хайман появился лишь через час.

Рош с Бенедиктом похоронили останки Маарет. А потом засели в засаде, по обе стороны от двери, оба вооруженные позаимствованными из сада мачете.

Хайман вернулся усталым и беспокойным, вымотанным и очень печальным. Он вошел в комнату, точно рабочий, до того измученный дневными трудами, что не в силах даже добраться до кресла и отдохнуть. Несколько долгих секунд он стоял, свесив руки по бокам и дыша размеренно и тяжело.

А потом заметил на полу темные пятна крови. Заметил пепел и сажу.

Заметил, как обожжена земля в том месте, где было наспех сожжено тело.

Он судорожно вздернул голову и начал разворачиваться к двери – но у него не было ни малейшего шанса.

Два мачете одновременно опустились на его мощную шею и почти мгновенно отсекли ему голову.

Хайман даже слова сказать не успел. Голова его рухнула на пол, тараща широкие от удивления черные глаза. Рош поднял ее и, держа обеими руками, как чашу, припал губами к обрубку шеи. Хотя зрение у него затуманилось, а в глазах и ушах бешено колотилось сердце, он все же видел, как умирает обезглавленное тело, пока он высасывает из мозга остатки крови – могучей, густой крови, тягучей и лакомой древней крови.

Ни за что в мире он не стал бы пить кровь Маарет. Ни за что! Сама мысль казалась гнусной и неестественной. Да, собственно, у него ее и не возникало, этой мысли. Однако теперь думал лишь одно: это такой же воин, каким был я, предводитель армий Первого Поколения, сражавшийся с армией Крови Царицы, и вот он в моих руках, Хайман, побежденный вражеский вождь. И Рош пил и пил кровь врага, и образы бурным потоком стекались к нему, портал меж Первым Поколением и Кровью Царицы разверзся. А следом хлынули образы из того времени, когда Хайман был юн и полон сил, когда он был еще простым смертным. Нет! Рош выронил голову. Этих видений он не хотел. Не хотел знать Хаймана. Не хотел всех этих образов у себя в голове.

Тело и голову он сжег.

В саду снаружи бил фонтан, прекрасный фонтан в греческом стиле. Когда все было закончено, а тело предано земле, Рош вымыл в этом фонтане руки и лицо, прополоскал рот и сплюнул воду на землю.

Бенедикт последовал его примеру.

– И что станешь делать теперь? – спросил Голос. – Тварь, в которой я заточен, скоро отправится искать убежища от солнца, ибо только это и знает. Вот и весь опыт, накопленный ею за тысячелетия, вот и вся ее мудрость.

Голос расхохотался. Он хохотал и хохотал, точно смертный на грани безумия. Заливался пронзительным, неудержимым смехом. Смеялся и все никак не мог остановиться.

Джунгли вокруг уже просыпались. В воздухе повеяло утром. Все вампиры земли знают, каким становится воздух в преддверии утра, когда начинают петь птицы, а солнце готово уже выглянуть из-за горизонта.

Медленно, точно гигантская рептилия, пройдя через сад, Мекаре скользнула в комнату, прошла по грязному полу и скрылась во внутренних помещениях.

Рош ни за что не остался бы тут. Ни под каким видом! Больше всего на свете ему сейчас хотелось уйти отсюда. Здесь ему уже начинало становиться дурно.

– Сегодня мы проведем день в отеле, – сказал Рош. – И там решим, что делать, как заставить Фарида помочь нам.

– Ну, тут я могу тебе слегка подсобить, мой робкий союзник, – горько произнес Голос, наконец уставший смеяться. Рош никогда еще не слышал в нем столько муки. – Надоумлю тебя, как добиться от Фарида сотрудничества. Знай я только, что ты такой разнесчастный трус, такой мямля, я бы тебе уже давно рассказал! Запомни два имени: Роуз и Виктор. Может, ради одной Роуз Фарид тебя слушаться и не станет. Но ради Виктора он сделает что угодно – равно как и вся элита вашего племени, вся благословенная элита, собравшаяся нынче под крышей «Врат Троицы» в Нью-Йорке.

И он снова расхохотался – дико, неудержимо, смехом, в котором было больше боли, чем Рош когда-либо был в состоянии представить себе.

– И Лестат, я уверен, тоже выполнит любое твое приказание. О да! Ах ты, трус этакий! Ты заставишь их сотрудничать из любви к Виктору!

Он все смеялся.

– Этот Виктор – сын Лестата, сын его плоти и крови, сын его генов, его человечий детеныш. Захвати его сынка – и победа в твоих руках, а заодно – и в моих. Захвати этого мальчишку, укради его – слышишь? И мы вместе отпразднуем победу. А едва я вселюсь в тебя, они уже сами не посмеют тебе перечить. Мы с тобой вместе будем править ими всеми.

Он был неотразим. Роуз слушала его часами – а готова была наслаждаться этим звучным голосом хоть целую вечность. Виктор тоже слушал, тихонько застыв в дверях кухни. Само присутствие Виктора – в джинсах и белой футболке-поло, с этой любящей и нежной улыбкой на губах – отвлекало девушку. Хотелось как можно скорее снова оказаться в его объятиях, наедине, в спальне, что находилась дальше по коридору.

Но сейчас Роуз слушала Луи.

Луи, типичное дитя девятнадцатого века, как он сам признавался, недолюбливал электрический свет, предпочитая старомодные свечи, особенно здесь – в высоких стеклянных апартаментах, где огни Мидтауна сияли так ярко, что даже ночью иного освещения и не требовалось.

И в самом деле, небо никогда не темнело над острым серебряным шпилем Крайслер-билдинг, небоскреба в стиле ар-деко, и бесчисленных высоток вокруг – в этой безопасной сети, сплетенной из мириадов освещенных окон. Казалось, эта сеть удерживает Роуз и Виктора в пространстве надежнее, чем даже стальные конструкции самого небоскреба, под крышей которого и находился маленький рай, куда юные влюбленные вознеслись на скоростном лифте.

Охрана в соседних апартаментах. Охрана в мраморном вестибюле внизу, охрана на узких мостовых Пятьдесят седьмой улицы. Охрана в квартирах ниже и выше этажом.

И Торн – рыжеволосый вампир, вампир из народа викингов. Одетый в серое пальто, он стоял перед входом в холл, точно часовой, скрестив руки на груди и глядя в ночь. Если он и слышал, что они там внутри говорят друг другу, то и вида не подавал. За все проведенное им здесь время он даже не пошевелился.

Они сидели напротив друг друга – Луи и Роуз – за маленьким круглым стеклянным столиком, на современных черных эмалированных стульях. Воротник черного шерстяного свитера Луи мягким завитком обвивался вокруг его шеи. Черные волосы оттенком идеально подходили под свитер, только еще и блестели. Глаза сияли тем же изумрудным огнем, что и кольцо у него на руке.

При виде яркого лица Луи в памяти Роуз невольно всплывала строчка из романа Дэвида Герберта Лоренса «Сыновья и любовники» – о том, что лицо человека в юности можно назвать «цветком его тела». Роуз впервые в жизни поняла, что он имеет в виду.