заберу дочь и уйду с миром. Скажите ему, что, если он так сделает, я не буду рассматривать это как личное оскорбление. В противном случае я готов к бою.

Девица с изрядно встревоженным видом перевела. Стоило ей замолчать, как Красный Король разразился смехом. Он привалился спиной к алтарю, расплывшись в ухмылке, хотя глаза его оставались все такими же бездонно-черными, и произнес несколько кратких фраз.

– Мой господин говорит, что он повыкидывает по одной твоей конечности в каждую дверь, если ты посмеешь поднять на него руку.

Я фыркнул:

– Да. Но я даже не буду пытаться убить его. – Я подался вперед, обращаясь не к девице, а к Красному Королю, и показал зубы в яростной улыбке. – Я постараюсь искалечить его. Ранить. Ослабить. Спроси его, не считает ли он, что смертное проклятие чародея, члена Белого Совета, может нанести ему рану. Спроси его, сильно ли он доверяет людям, стоящим на двух ближних ярусах пирамиды. Спроси, не рассчитывает ли он, что они станут навещать его и приносить подарки, когда поймут, что он ранен.

Аламайя заговорила боязливым шепотом. Ответом ей стала резкая реплика Красного Короля. Я догадывался о содержании этого диалога: «Я не хочу говорить вам этого, мой господин». – «Жалкая рабыня, переводи, как я тебе, черт тебя подери, приказал, пока я не затолкал свой башмак тебе в задницу!»

Ну ладно. Может, без последней детали.

Аламайя выполнила-таки свою не самую приятную работу, и слова эти привели Красного Короля в ярость. Он оскалился, и… под его кожей что-то задвигалось, начало перекатываться, бугриться в местах, где у человека ничего обычно не перекатывается и не бугрится.

Я смотрел на него в ожидании реакции, приподняв бровь и улыбаясь ему все той же волчьей улыбкой. С ним давно не разговаривали в таком тоне, а может, вообще никогда не разговаривали – до сих пор. Должно быть, у его психики почти нет механизмов, позволяющих с этим справляться. А если нет совсем, меня ждет поистине ужасная смерть.

Они все-таки нашлись. Он справился с собой, но, мне показалось, из последних сил. И это стоило жизни женщине на алтаре.

Он повернулся и вонзил обсидиановый нож ей в правый глаз с такой силой, что клинок сломался. Тело ее выгнулось дугой, насколько позволили путы, она коротко вскрикнула в агонии, голова ее запрокинулась, а потом смерть остановила ее мучения. Только одна нога продолжала подергиваться.

Красный Король провел двумя пальцами по струйке крови, вытекавшей из ее глазницы. Он сунул пальцы в рот, и по телу его пробежала дрожь. Потом он повернулся ко мне, уже полностью собранный.

Мне приходилось видеть подобное поведение. Оно отличает людей, страдающих зависимостью – алкогольной или наркотической. Они счастливы, набравшись как следует, и в то же время тешат себя иллюзиями, что это поможет им лучше справляться с эмоциональными проблемами.

Пожалуй, это объясняло то, как Красная Коллегия вела себя в последней войне. Адские погремушки, да их король просто алкаш! Стоило ли удивляться, что они, едва проявив себя агрессивными и гениальными воинами, в следующий же момент совершали абсурдно идиотские ошибки. И этим же объяснялись распри в Красной Коллегии. Если их ноблей отличала способность контролировать свою жажду крови, позволяя ее себе только в удобные моменты по своему выбору, а не по малейшей прихоти, значит всякий, которому было известно о состоянии короля, не мог не понимать, что он слаб, противоречив и лишен логики.

Адские погремушки, подумал я, этот парень не просто чудовище, он еще и параноик. Да и немудрено, ибо он не мог не понимать: его жажда крови будет воспринята как знак, что его пора свергать. Если так продолжалось долго, это не могло не свести его с ума. Я имею в виду, даже по меркам Красной Коллегии.

Должно быть, так все и произошло. Арианна каким-то образом пронюхала о слабости Красного Короля и накапливала силы для его свержения. Она наращивала силу – личную, политическую, общественную, насколько союз безумных, кровожадных вампиров можно считать обществом. Собственно, устранение врагов критически важно для положения в любом обществе, а у Красной Коллегии из таких врагов в живых оставалось только два. У Арианны буквально не было иного выбора, кроме как устранить меня, если она хотела добиться своего. И Перл-Харбор для Белого Совета тоже не особенно ее огорчил бы. Но это уже во вторую очередь.

Черт, да мне следовало просто из кожи вон лезть, чтобы этот маленький псих оставался на троне. Пока он там, Совету не грозила опасность сразиться с искусно управляемой, единой Красной Коллегией.

Красный Король вытер пальцы о волосы Аламайи и заговорил.

– Мой господин принимает твое прошение о поединке с графиней. Я, его раба, призову ее, а ты пока подожди.

– Не так быстро, – остановил я Аламайю, начавшую уже подниматься. – Скажи ему, что я хочу увидеть девочку.

Она застыла, широко раскрыв глаза.

Король нетерпеливо махнул рукой, и она тихо зашептала ему что-то.

Губы его пару раз раздвинулись, обнажая зубы. Однако он коротко кивнул мне и махнул рукой в сторону алтаря, потом сделал шаг в сторону и остановился там, наблюдая за мной.

Краем глаза я следил за ним, пока подходил к алтарю.

Мэгги, в маленьких оковах – наверное, их делали специально для детей, – съежилась у стены с противоположной стороны алтаря. С алтаря стекала кровь, и она отодвигалась до тех пор, пока не прижалась спиной к стене, пытаясь уберечь от крови туфельки и платье, и без того перепачканные. Волосы ее сбились, широко раскрытые глаза покраснели. Она дрожала. Ночь стояла не очень холодная, но ребенок в коротком хлопчатобумажном платье не мог не зябнуть.

Я хотел подойти к ней. Сорвать оковы. Закутать ее в свой дурацкий плащ, дать ей чего-нибудь поесть, и выпить горячего шоколада, и искупать, и расчесать, и дать ей плюшевого мишку в кровать, и…

Она увидела меня и со всхлипом отпрянула в угол.

О господи!

При виде ее, перепуганной, несчастной, одинокой, я испытал боль. Я знаю, как справиться с болью, когда ее испытываю я один. Но боль, пронзившая меня при виде моей дочери, моей крови, страдающей у меня на глазах, зашкалила и перешла уже на качественно новый уровень, и я понятия не имел, как с ней справиться.

Но я решил, что для начала можно порвать кое-кого из вампиров в кровавые клочья.

Я взял эту боль и разжег из нее в себе целый ураган, раскаленный добела огненный вихрь. Я подождал, пока мой гнев разгорится