— Твой отец?

— Да, мой отец. Сауль Товар. Ты виноват, что он мертв, Кракен!

Незнакомка, которую я когда-то знал, рыдала по ту сторону линии, рыдала яростно, отчаянно, безутешно.

И вдруг я все понял.

Имена: я ошибался.

Инициалы. БК. Бекка пряталась за Беатрис Коррес, как и Бегонья Кортахарена, которая связалась с Аннабель Ли.

Это было похоже на вспышку. Момент озарения, который случился очень не вовремя.

И я знал, что для моего брата он случился слишком поздно.

22 января 2017 года, воскресенье

Представить себе брата, обездвиженного выстрелом из «Тейзера» и висящего на дереве вверх ногами с головой, погруженной в котел, было для меня слишком. К состоянию шока примешивалось изумление: значит, Ребекка пряталась под кожей той, кому я доверил свою новую жизнь. Я был ей многим обязан: упражнения, повторявшиеся дни напролет, одобрительные похлопывания по спине. «Чупа-чупс», который я получал в подарок каждый раз, когда мне удавалось добавить еще одно слово к выученной фразе.

— Ты — Ребекка? — недоверчиво повторил я.

— Он не должен был умирать! — крикнула она мне в ухо, не в силах сдержаться. — Я по-прежнему любила его, я скучала по нему… Ты виноват в том, что он умер!

— Сауль умер не из-за меня, а из-за страха, что все узнают, как он с тобой обошелся.

— Это я виновата, я первая начала. Я хотела, чтобы он любил меня, хотела, чтобы случилось то, что случилось…

— Нет, Ребекка. Тебе было тринадцать лет, — возразил я. — Он манипулировал тобой. Он втянул тебя в эти отношения. Все жертвы жестокого обращения страдают общим комплексом вины. Не ты соблазнила своего отца и не ты виновата в том, что произошло.

— Я виновата. Это я начала игру, — сказала она дрожащим голосом.

Такова была ее правда.

Она все еще рыдала — не знаю, по какой причине: потому ли, что была сражена смертью Сауля, или переживала облегчение, получив наконец возможность поговорить об этом с кем-то, готовым ее выслушать.

Почти двадцать пять лет назад мы договорились поболтать по душам. Я представить себе не мог, что разговор наш однажды все-таки состоится, да еще и при таких обстоятельствах.

— Ребекка, это всего лишь чувство вины. Оно жило в тебе все эти годы подобно опухоли; опухоль стала злокачественной и убила нескольких человек.

— Эти люди не заслуживали иметь детей.

— Я тоже не заслуживаю быть отцом. Ты хочешь… ты хочешь… — Меня заклинило, давление на мозг было слишком велико.

— Сделай глубокий вдох, как я тебя учила, Унаи, — сказала Ребекка.

На мгновение мне показалось, что я снова разговариваю со своим логопедом.

Я послушался, набрал в легкие воздуха, задержал его и медленно выдохнул, считая до трех.

— Ты хочешь наказать меня за то, что я не догадывался о том, что произошло в лагере… Так сделай это. Я не выслушал тебя, я тебе не помог, я позволил твоему отцу насиловать тебя почти у меня под носом и ничего не видел. Скажи мне, что я не заслуживаю смерти.

— Нет, ты не заслуживаешь того, чтобы быть отцом. Ты не сможешь защитить свою дочь. И Альба тоже не заслуживает того, чтобы быть матерью.

Упоминания об Альбе в этом контексте было достаточно, чтобы я перешел в наступление.

— Не втягивай ее в эти дела, — проревел я. — Все это из-за того, что случилось в лагере. В этом замешаны только ты и я. Давай обменяемся: бери меня и верни Германа.

— Не играй со мной. Ты наверняка думаешь, что способен завлечь меня в ловушку…

— Не будет никаких ловушек. Назови место. Я не выпущу из рук телефон, пока не доберусь туда, и никому ничего не скажу. Я в обмен на Германа. Ты принесешь меня в жертву, и для меня все будет кончено. Разве это не конец, которого я заслужил? Ведь это я не помог тебе избежать того, что сделал с тобой твой отец.

Ребекка размышляла несколько долгих секунд.

— Согласна. Часовня в Оконе. Это небольшое здание, на нем выгравированы лаубуру[47] и несколько дубовых листьев.

— Да, знаю эту часовню, — перебил я. «Наверняка тебе ее показал Герман», — со злостью подумал я.

— Если ты позвонишь своей напарнице, я убью твоего брата.

— Ты же знаешь, что никому я не позвоню, черт возьми. И не вздумай прикасаться к Герману, чтобы ни единого волоска с его бороды не упало, — сказал я, бегая вдоль стены туда-сюда.

В этот момент подошла Арасели, встревоженная моей беготней, криками и выражением лица.

— Унаи, что-то слу…

Я испуганно зажал ей рот.

Если Ребекка узнает, что нас кто-то подслушивает, можно считать Германа покойником. А он не мог, не должен был, не…

Я сдерживался изо всех сил.

Арасели увидела мое перекошенное от ужаса лицо и послушно отошла в сторону. Надо было продолжать разговор; Ребекка не должна догадаться, что я не один.

— Но твоя физическая перемена… ты же неузнаваема.

— Мне хотелось стать полной противоположностью тому типу женщин, который его привлекал. Я думала, что так я буду…

— … в безопасности. В безопасности, если жизнь внезапно снова сведет вас вместе или если он узнает, что ты жива, и попытается завлечь тебя в свои сети.

По ту сторону линии молчали, но я слышал ее взволнованное дыхание. Мне показалось, что она плачет. Я сделал усилие и продолжил:

— Ты не была уверена, что сможешь противостоять его обаянию. Ты всегда любила отца, он всегда тебя… притягивал и одновременно пугал. Ты создала образ сексуальной женщины, не имеющей в себе ничего от маленькой девочки, которой пришлось бы защищаться и от него, и от себя. Ты не верила, что способна его отвергнуть.

Ребекка молчала, и это было молчаливое «да».

Я воспользовался паузой, достал блокнот и написал Арасели:

«Никому ничего не говори. Мне нужно, чтобы ты пошла ко мне домой и кое-что для меня сделала. Бегом, это срочно!»

Она кивнула, догадываясь, что происходит что-то серьезное. Прочитала инструкцию. Я бросил ей ключи — брелок в виде вырезанного из дерева контура сьерры проделал в воздухе изящную дугу.

«Не рискуй, прошу тебя», — написала она перед тем, как бегом покинуть площадь.

«Не могу ничего обещать», — написал я.

Но вскоре я уже мчался во все лопатки через кантон Мясников, чтобы добраться до машины, запустить двигатель и как можно скорее отправиться в Окон.