Но тогда от кого оно? От Сичи? Эдо? Я понятия не имела, кто находится в Когахейре при дворе самозванного императора, но и не могла больше медлить и взломала печать. Красный воск осыпался на пол, и я развернула свиток.

«Дорогая Коко», – так начиналось письмо, и с колотящимся сердцем я посмотрела в конец, на имя Сичи, размашисто написанное черными чернилами.

Дорогая Коко!

Прости, что пишу тебе, памятуя о былой дружбе, потому что я в отчаянии и прошу тебя вспомнить, кем мы когда-то были друг для друга. Наверное, мы обе не были полностью честны в то утро в купальне, но я хорошо тебя знаю и всегда разделяла с тобой стремление любой ценой выжить и добиться успеха, и умоляю, не держи на меня зла из-за выбора, который я сделала.

Мы потеряли императора Гидеона. Полагаю, это случилось уже давно, но в таком опасном положении никто не осмеливается оспорить влияние, которое приобрел доминус Виллиус. Я боюсь сказать больше и могу лишь умолять тебя о помощи. Если ты придешь к нашим воротам с миром, ни один кисианец или левантиец в этих стенах не станет с тобой сражаться, но к тому времени чилтейцы, возможно, уже успеют с нами покончить. Мы потеряли империю, потеряли людей и семьи, а левантийцы пострадали вдвойне. Поэтому я молю тебя о защите. Сражайся вместе с нами. Кисианец бок о бок с кисианцем, левантиец с левантийцем (я знаю, с тобой много левантийцев), вместе против врага, причинившего так много зла всем нам.

Прошу тебя.

Всегда твоя преданная подруга,

Сичи

Я уставилась на страницу, и слова повторялись в моей голове, как звон гонга, вызывая воспоминания. О Танаке. Об Эдо. О Сичи. О том простом времени, когда мы только мечтали о будущем, а не боролись за него. Гораздо легче мечтать, говорить об идеалах, верить, что я могу сделать мир лучше, не подвергаясь испытаниям, но принимать решения неприятно. Иногда правильного решения не существует, иногда мы ошибаемся или видим мудрый путь только в болезненных воспоминаниях, а ошибки приходится носить с собой вечно. На моей совести души стольких людей – достаточно было закрыть глаза, чтобы увидеть, как лежат на дороге под копытами моей лошади мертвые жители Сяна, потому что я не нашла верных слов, потому что я никудышный правитель, потому что позволила праведному гневу взять верх над рассудительностью.

А теперь Сичи молила меня о помощи. Не только ради себя, но и ради всех тех, кто по какой-либо причине оказался при дворе левантийцев в Когахейре. Праведный гнев твердил мне, что они заслуживали своей участи, сделав неверный выбор, заключив союз с фальшивым императором, но разве я могла их винить? Я сама подвела народ у Рисяна, а задолго до того император Кин зародил на севере империи ненависть, злобу и обиду. По правде говоря, их предательство, даже планы светлейшего Бахайна, связаны не со мной, а с наследием тех двоих, кто заставил империю страдать от собственной боли.

Я начала расхаживать взад-вперед, сжимая в руке свиток. Рах поступил бы правильно, даже если восставал против этого. Он не стал бы ворчать или жаловаться, даже не взвешивал бы варианты, а сразу увидел бы правильный путь и пошел по нему, как бы это ни было опасно. Я не умела выбирать так же верно, как Рах, но лишь один путь защитит невинных кисианцев, спасет Когахейру и Сичи, хотя другой путь сулил победу и завоевание. Я могла бы вернуть себе империю ценой гибели многих ее подданных.

Я не нуждалась в прозорливости Раха, чтобы понять, какой путь правильный.

Я высунула голову за полог шатра, всполошив охрану.

– Ваше величество! Прошу прощения, мы…

– Нет времени. Нужно созвать совет. Немедленно.

Никого не потребовалось поднимать с постели, но усталость была написана на каждом лице, и пришлось дожидаться, пока оденется генерал Михри. Хотя я и не требовала, чтобы явилась заклинательница Эзма, она тоже пришла, и в отсутствие Раха оказалась единственной левантийкой.

– Что случилось? – тихо поинтересовался министр Мансин, склонившись рядом со мной вместо того, чтобы занять свое место за столом.

Этот вопрос был на языке у каждого, но лишь Мансин потребовал ответа, прежде чем соизволил к нам присоединиться. Он явно ожидал, что придется отговаривать меня от негодного плана. После Сяна я вряд ли могла его винить, но столь публичное проявление недоверия – это уже слишком.

– Я сообщу совету о цели собрания, как только все будут готовы, – ответила я жестче, чем намеревалась.

Он выпрямился.

– Ваше величество.

Его место находилось слева от меня, и когда он опустился на колени, министр Оямада сел по мою правую руку. Он много сделал – привел сюда основные силы, разбил лагерь и приглядывал за чилтейцами, как и за двором левантийского императора, но с появлением Мансина снова переместился на менее значимую позицию. При дворе в Мейляне в его подчинении были бы сотни секретарей и чиновников, занимающихся поставками, торговлей и законодательством, но здесь он просто следовал за министром Мансином. Он слишком долго занимался только армией.

– Мы не можем ждать, пока чилтейцы нападут на Когахейру, – сказала я, набравшись смелости, чтобы сразу высказать свою позицию, как это делал генерал Мото. – По сведениям из города, Гидеон э'Торин больше не император, и его бывшие союзники среди кисианцев готовы нам сдаться. Если только до того их не перебьют чилтейцы. Если мы промедлим, погибнет слишком много кисианцев, а этого я не могу допустить.

Ответом на эти слова были молчаливые раздумья, и я знала, что все присутствующие вспоминают катастрофу в Сяне.

– Можно узнать, откуда поступили такие сведения? – спросил генерал Михри, не то чтобы с недоверием, но с намеком на него.

– Пришло письмо. От Сичи Мансин.

Все покосились на министра, но тут снова заговорил Михри:

– У которой есть причины быть на стороне левантийцев, учитывая ее брак с императором. Со всем уважением, ваше величество, но я не стал бы верить ее словам и рисковать, меняя планы. Атаковать чилтейцев до того, как они нападут на Когахейру, очень опасно.

– Тогда давайте атакуем их во время нападения на Когахейру, – предложила я.

– Рискуя, что на нас обрушатся все чилтейские силы, пока те, кто засел в Когахейре, будут спокойно наблюдать, – проворчал генерал Мото.

– Это правда, что капитан э'Торин нас покинул? – вдруг спросил генерал Михри.

Конечно, новость быстро распространилась. Вряд ли Рах мог уйти незаметно для солдат в карауле. Я могла бы сказать им, что понимаю, почему он ушел, могла бы развеять их страхи, но это было бы предательством доверия.

– Да, – ответил министр Мансин, и я задумалась, кто ему сообщил и что он знает.

Наверное, он обрадовался уходу Раха, даже на время, ведь видел в нем