– Поскольку Рах э'Торин дезертировал накануне битвы с Гидеоном э'Торином, это лишь усиливает мою тревогу по поводу того, – он посмотрел на Эзму, – что мы отправили левантийцев на поиски их соотечественников. Я доверяю им не больше, чем рассказу госпожи Сичи о самозваном императоре. Прошу прощения, министр, но когда, как не сейчас, говорить откровенно.

– Вы извиняетесь перед министром, а не перед предводителем левантийцев, чью честь вы только что опорочили? – сказал генерал Йасс обманчиво спокойным тоном. – Теперь я понимаю, почему в Кисии так долго считали нас лишь варварами, от которых следует избавиться.

Сидящий рядом с ним генерал Алон одобрительно буркнул, все беспокойно заерзали, хотя это и не имело отношения к предложенным изменениям планов. История наших отношений с разными горными племенами была малоприятной и кровавой, но я плохо знала, каким образом их включили в ряды армии. Однако слишком хорошо представляла себе, как эти же люди с тревогой говорят о союзе с горскими воинами. Империя, казалось, определялась тем, кого мы больше всего ненавидим, кто меньше всего похож на нас, даже если иногда это были другие кисианцы. Проклятые северяне. Жалкие южане. Я давно хотела исцелить наши внутренние разногласия, но восстанавливать придется не только отношения кисианцев с окружающими государствами, но и друг с другом.

– Вряд ли стоит сейчас это обсуждать, генерал Йасс, – сказал Михри. – Вне зависимости от нашего прошлого, сейчас мы говорим о левантийцах.

– О левантийцах, к которым я отношусь с большой симпатией. Похоже, всем требуется кровь наших воинов, но стоит только попросить взамен уважения и справедливости, как нам велят быть благодарными только за то, что позволили умереть за вас. – Он посмотрел на меня с полыхающим в глазах застарелым гневом. – Поскольку генерал Михри дал понять, что он против нашего союза с левантийцами, я при всех заявляю, что выступаю за сохранение этого союза, ваше величество. И я ценю, что вы уважаете их, несмотря на все возражения.

Он сложил руки перед собой и обвел взглядом всех сидящих за столом. Он закончил свою речь, но не закончил борьбу и бросал вызов каждому. Эзма как будто не слышала этот разговор, но генерал Йасс говорил не столько от ее имени, сколько от имени своего народа.

Напряжение разорвал министр Мансин.

– Как бы мы ни относились к союзу с левантийцами, – сказал он, вложив в слово «левантийцы» все свое отношение к ним, – полное безумие даже думать о том, чтобы идти против двух армий сразу, если ни одна из них нас пока не атакует.

Безумие. Я повернула голову, и Мансин не моргнув глазом выдержал мой взгляд.

– В Сяне я приняла неверное решение, и оно привело к многочисленным невинным жертвам, – сказала я. – Но больше я не совершу такую ошибку. Да, все кисианцы, вступившие в союз с самозваным левантийским императором, все равно остаются кисианцами. Мы не можем позволить нашим соотечественникам умирать от рук чилтейцев. Не можем позволить, чтобы пал еще один город. Чилтейцы не ждут нападения с нашей стороны. Они считают, что мы будем сидеть сложа руки и выжидать. Это наше преимущество.

– Говоря о событиях в Сяне, не забывайте также, как все это выглядит в глазах тех, кто хочет вас опорочить, ваше величество, – сказал Мансин. – Об этих событиях уже говорят. А если люди увидят, как императрица Мико сначала убила невинных людей, а потом еще и напала на кисианский город, будет трудно объяснить, что они все неправильно поняли.

– Каким образом кто-то может неверно понять мои цели, если мы нападем на чилтейцев, а не на город? – уязвленно откликнулась я.

– Все, что может быть использовано против вас, ваше величество, будет использовано.

Мне хотелось верить, что в его словах нет угрозы, но как бы спокойно он ни говорил, лишь кто-то другой мог ее не заметить, а я в последнее время слишком часто подвергалась критике, чтобы надеяться на что-то иное.

Все по очереди согласно забормотали, и я не могла избавиться от чувства, что они смыкают ряды. То же чувство у меня было, когда меня загнали в угол в Мейляне, а светлейший Батита вел игру за престол – с такой легкостью члены совета приняли точку зрения своего коллеги, но не того человека, кто действительно будет бороться за империю, а не только за себя. Какое безумие – оказаться единственной, кто видит, насколько мрачным выглядит будущее Кисии, если мы ничего в себе не изменим.

Они начали обсуждать, когда лучше всего вступить в сражение и как следить за его ходом, как будто им больше нечего было сказать о моем предложении, после того как от него отмахнулся Мансин. В этот момент я поняла, что не взяла власть. Мне ее подарили. Министр Мансин и министр Гадокой присмотрелись ко мне, оценили, насколько я соответствую их планам и видению, и действовали не ради меня, а ради собственных планов. Даже жертва Мансина в Мейляне, какой бы благородной ни была, таила в себе расчет.

Мне даровали власть. Эти люди даровали мне власть в Ахое. Позволили маленькой девочке развлекаться со своими игрушками, пока они заняты настоящим делом. Вот только я оказалась недостаточно податливой. Недостаточно кроткой.

Я встала, и от удивления генералы замолчали. Сидящая в дальнем конце стола Эзма улыбалась. Возможно, понимала, что я чувствую.

– Благодарю вас за советы, – сказала я. – Но я императрица Кисии и приняла решение: завтра мы идем навстречу чилтейской армии и не позволим Когахейре сражаться в одиночку. Это не обсуждается. Кисианская армия нужна для того, чтобы защищать кисианцев, чего бы это ни стоило. Нет!.. – Я подняла руку: – Я же сказала – это не обсуждается, генерал Михри. Детальный план будет утром. А пока я предлагаю вам сообщить солдатам и отдохнуть. Все свободны.

Заколебавшись, они посмотрели на министра Мансина, как будто ожидая, что он возразит, отдаст другой приказ, но, каковы бы ни были его желания, он министр, а не регент, и ему оставалось лишь встать вместе с остальными и поклониться. Генерал Михри вышел первым, пока два генерала из горных племен с величайшим уважением поклонились – всегда следует отмечать подобное поведение, учила меня матушка, потому что какие бы слова человек ни держал при себе, редко кто может солгать всем телом.

Я ожидала, что министр Мансин задержится и будет спорить, доведя нас обоих до изнеможения, но он ушел вместе с остальными, и в шатре остались только генерал Рёдзи и Эзма. Заклинательница сложила руки за спиной и явно не собиралась уходить.

– Заклинательница? Ты хочешь что-то сказать?

– Да, – ответила Эзма, – но наедине. – Она посмотрела на генерала Рёдзи, а когда он не пошевелился, добавила: – Если вы боитесь