речь не идет о каких-то наших бредовых фантазиях. Не стану же я отрицать, что умерла Мерседес, никогда не стану. Однако меня преследует чувство, что Том жив, что он где-то жив. Убежал, скрылся, поменял личность. Не исключено, что ему сделали пластическую операцию. Не знаю, ничего не знаю. И скорее всего, не смогу узнать, если только вдруг не обнаружится его тело, и только тогда мне придется смириться с этим фактом. Но я не верю, что он вернется до моей смерти. Если он скрывался десять лет, может скрываться и еще пятнадцать или двадцать, пока не забудется все, чему положено быть забытым. Потому что в конце концов все забывается или становится безразличным тем, кто идет следом, кто приходит нам на смену. Наверняка я умру, так ничего точно и не выяснив. С одной стороны, очень жаль. С другой – мне повезет, потому что никто не успеет разубедить меня, и моя вера останется со мной.

Я была поражена. Значит, и он тоже строил свои догадки. И сколько лет это продолжается?

– Тебе и вправду так кажется? – спросила я.

Джек отвел глаза от деревьев и посмотрел на меня. Это был его обычный искренний взгляд.

– Вправду, вправду, вправду? – Он на миг замолчал, словно его одолевали сомнения. – Наверное, не стоило говорить тебе это, Берта, потому что у меня нет тому никаких доказательств. Не думай, что я знаю что-то, чего не знаешь ты. Зато у меня есть другое. Уверенность.

Он конечно же был прав, и конечно же не только старики, но и все мы имеем право отметать те недостаточно убедительные фрагменты реальности, которые огорчают нас, или приводят в отчаяние, или лишают последней надежды, или просто-напросто раздражают и мешают жить. Мы всегда можем сказать: “Мне это неведомо”, – когда нам что-то и вправду неведомо, хотя ведомо нам и на самом деле очень мало, то есть если мы что-то и знаем, то лишь потому, что услышали от кого-то, или прочитали в книгах, газетах и энциклопедиях, или почерпнули из Истории с ее хрониками и архивами, которым мы верим, поскольку они древние и вроде как прошли проверку временем, хотя и в былые эпохи врали наверняка не меньше, переворачивали факты с ног на голову и полагались в первую очередь на легенды. Мы ведь мало что видим своими глазами и мало при каких событиях лично присутствуем, а значит, почти ни о чем не должны судить с полной уверенностью, хотя и делаем это постоянно. Короче, не слишком трудно отрицать некий факт или существование некой вещи, если нам удобнее отрицать их, а мутность мира и наша плохая память (эфемерная, ненадежная, изменчивая) этому очень способствуют. Если человек, которым мы восхищаемся или которого любим, совершил гнусный поступок, обычно говорится: “Нет, это был не он (или не она), такого просто не может быть. Сперва мне показалось, что это был он, но, видно, я ошиблась. Я не очень хорошо рассмотрела, было темно, я волновалась и к тому же не надела очков. Я спутала его с кем-то похожим на него, вот в чем, наверное, все дело”. Поэтому очень хочется верить, что твой пропавший без вести сын, самый младший из твоих детей, до сих пор жив. Приам собственными глазами видел гибель своего старшего сына Гектора от копья и потому отправился к Ахиллу и молил того отдать ему изуродованное тело, чтобы предать земле; если Приам пошел на такое унижение, то только потому, что был уверен в смерти Гектора. Но если бы он не стал ее свидетелем, если бы ему просто принесли весть, что Гектор пал в бою где-то далеко, он, возможно, стал бы ждать его возвращения, посчитав слова очевидцев ошибкой: из-за плохой видимости на поле боя они толком ничего не разглядели и поспешили к нему с горестной новостью. Ведь не случайно существуют все эти слова и выражения: “подтвердить”, “удостоверить”, “доказать”, “проверить”, “сличить”, “засвидетельствовать подлинность”, “дать гарантии” и “увериться”. Они отнюдь не лишние и служат не для украшения, а помогают точнее разобраться в неоднозначных ситуациях.

Я не могла сказать Джеку Невинсону, что он прав, но и спорить с ним не стала, ведь с чувствами нельзя спорить, а уж тем более с убеждениями. Но решила не открывать ему мои собственные чувства, особенно какими они были в 1988 году, после чего накал их начал постепенно спадать. Тогда мне пришлось бы рассказать и про давний “эпизод” с Кинделанами, а я всегда скрывала от родителей Томаса ту историю, чтобы не волновать их. Однако именно она часто нагоняла на меня страх и заставляла подозревать, что Томас занимается грязными делами в Северной Ирландии; я видела, какими гневом и ненавистью пылали ирландцы, и больше всего боялась именно их. И даже не столько членов ИРА и вооруженных юнионистов, сколько обычных людей; я воображала, что они одержимы диким желанием мести, совсем как испанцы в тридцатые годы прошлого века, который я все никак не привыкну называть “прошлым”, поскольку это мой век, а я – не прошлое, я – настоящее. (Или как баскский народ в восьмидесятые годы, находившийся под влиянием ЭТА.) Советский Союз, Куба и Восточная Германия – вот еще некоторые места, где, по моим прикидкам, мог находиться Томас, но они не вызывали у меня такой паники, хотя, пожалуй, и зря. Они могли быть еще более опасными, но я думала, что там население по крайней мере находится под строгим контролем и таких диких выходок себе не позволяет.

Девятнадцатого марта 1988 года произошло то, что по-английски получило название the Corporals Killing[48], потому что именно на этом языке говорили все участники событий – жертвы, палачи и свидетели. За три дня до того, во время похорон в Белфасте трех членов ИРА, готовивших теракт и убитых британскими солдатами, лоялист[49] Майкл Стоун, смешавшись с траурной процессией, кинул несколько гранат и стал стрелять из самозарядного пистолета. Он убил трех человек, включая активиста ИРА Кевина Макбрэди, и еще шестьдесят ранил. Похороны Макбрэди проходили в крайне напряженной обстановке. Чтобы не нагнетать страсти, полиция решила держаться в стороне и не присутствовать на церемонии. За порядком взялась следить большая группа членов ИРА и Временной ИРА, собралось много журналистов, включая сюда и телевизионщиков. Возможно, случайно или по незнанию последних распоряжений два капрала английской армии, одетые в гражданское, на серебристом “пассате” вторглись в процессию, которую возглавляло несколько черных такси. Тем, кто присутствовал на погребальном обряде, показалось, что началась очередная атака и что ехавшие на машине тоже