– Это уже не так.

– И правда, – признался Аннев, осознав, что сморозил глупость. – Но если мы доставим его в Шаенбалу вместе с жезлом, получится, что задание он все равно выполнил.

– Возможно, – сказал Кентон. – Я и не знал, что тебе нравится Дюварек. Его мало кто любит: он слишком много пьет и слишком скрытен. Но Академия неспроста посылает его за артефактами чаще остальных. Сражается он получше Эдры, просто не кричит об этом на каждом углу и ненавидит учить шалопаев. Поэтому его и назначили тренером для знающих дев.

Причин сомневаться в его словах Аннев не видел.

– Вообще-то, репутация у него испортилась только после…

– После моего шрама?

Аннев кивнул, а Кентон с негодованием продолжил:

– Дюварек всегда был очень внимательным и ответственным. И шрам я получил вовсе не на тренировке.

– Но ведь это случилось во время урока?

– По-моему, я уже об этом сказал.

– Так объясни толком, что произошло?

Кентон свирепо глянул на него и процедил:

– Это никого, кроме меня, не касается. – Он тряхнул головой. – К тому же я говорил о другом. Так вот: Дюварек тогда согласился давать уроки двум ученикам. Старейший Винзор выбрал меня, а госпожа Кьяра – Маюн.

– Маюн? – Аннев на долгий миг потерял дар речи. – Но я… она мне этого не говорила.

– Неудивительно, – ледяным тоном произнес Кентон. – Полагаю, она и обо мне никогда не говорила.

Потрясенный Аннев лишь помотал головой.

– Так я и думал. Она ходила на уроки только полгода, а потом… перестала.

– И не возвращалась?

– Нет. Ушла сразу после того, как мое лицо украсил шрам.

Аннев машинально подсчитал кое-что в уме и сообразил, что их отношения с Маюн начали стремительно развиваться как раз после этого несчастливого события. Он почувствовал, как нутро свело судорогой, а смотреть в глаза Кентону стало почему-то совершенно невыносимо.

– Так вы тогда… – начал он, пытаясь облечь мысль в слова. – То есть она…

– Она – нет. – Голос Кентона перешел в едва уловимый шепот. – Но я – до сих пор.

Некоторое время они ехали молча, сосредоточенно глядя вперед, на прыгающий луч фонаря.

– Ты думаешь, она перестала с тобой тренироваться из-за твоего шрама.

– Из-за него, – угрюмо пробормотал Кентон. – Она скривилась от отвращения, когда его увидела. Наверное, с тех пор она даже ни разу на меня не взглянула.

Анневу стало еще хуже. То, в чем он с таким упорством отказывался себе признаваться, было правдой. Если Маюн отвернулась от Кентона из-за какого-то шрама, он сам на что смеет надеяться, с одной-то рукой?

«Она не должна узнать, – твердил он про себя. – Другого выхода нет. Она ни за что не должна об этом узнать».

– Ну и что? Вам было всего четырнадцать, – снова заговорил Аннев, когда эмоции утихли. – И занимались вы вместе всего с полгода. Неужели за это время вы успели сблизиться?

Не дождавшись ответа, он все-таки осмелился поднять глаза и посмотреть на аватара.

Кентон пробуравил его тяжелым взглядом:

– Ты знал, что знающие жены используют специальные травы, чтобы не забеременеть?

Аннев отшатнулся, инстинктивно натянув поводья. Лошадь остановилась.

– Как я уже сказал, – прошептал Кентон, – у каждого из нас есть причины ненавидеть друг друга.

И, пришпорив коня, поскакал за Фином.

Они остановились у городских стен, по сенью кривого шишковатого дуба, одиноко стоящего в зарослях папоротника. До восточных ворот отсюда было менее полусотни ярдов. По знаку Аннева все трое спешились и, привязав лошадей, принялись вооружаться.

Пока Кентон крепил на спине перевязь с мечом тачи, Аннев, стараясь не глядеть в его сторону, обвязал вокруг талии ремень, на котором с одной стороны висел меч, с другой – топор. Фин же вооружился до зубов: на предплечьях – металлические наручи со спрятанными внутри метательными ножами; на поясе – смотанная кольцами гаррота и два каких-то мешочка; за спиной – два трехфутовых пернача. Довершали экипировку шипованные налокотники и кожаные перчатки.

– Я думал, мы делаем ставку на незаметность?

Фин привязал к поясу фонарик с фениксом.

– Да я каждый день тренируюсь. Могу во что угодно вырядиться – и меня все равно никто не заметит.

В это Анневу верилось с трудом, однако он решил оставить свои мысли при себе. Напряжения в их команде и без того хватало.

– Ладно. Только фонарь потом вернуть не забудь.

– Верну, – пообещал Фин и похлопал ладонью по деревянному цилиндру. – А если под твоим умелым руководством мы облажаемся – я принесу его Тосану, и, считай, половина титула у меня в кармане.

– Здорово придумано, – ответил Аннев.

Как же ему хотелось придушить этого самодовольного придурка!

«Они оба меня ненавидят… Хотя я их тоже недолюбливаю, чего уж там».

Он покачал головой: то, что они умудрились добраться до Банока и не поубивать друг друга, – это уже чудо. Остается лишь надеяться, что он до конца сумеет удержать команду и они выполнят это задание.

Аннев с Фином направились к Кентону, который уже стоял у стены и, прищурившись, осматривал каменные блоки.

– В чем дело? – с беспокойством спросил Аннев.

– Тут камни на полдюйма выпирают, – с презрением заметил аватар. – И это называется защитная стена?

Фин задрал голову:

– Да это же настоящая лестница. У нас в Академии тренировочные стенки и то посложнее будут.

Однако Аннев нервничал. Он прислушался – на эту сторону праздничный шум почти не долетал, – потом вытер о штаны взмокшие от пота ладони и вцепился пальцами в выступающие камни. Боковым зрением он успел увидеть, что аватары сделали то же самое. Без лишних слов они сунули носки мягких кожаных сапог в зазоры между блоками и начали карабкаться.

Чтобы добраться до верха, Анневу потребовалось меньше минуты. Бесшумно, словно тень, он спрыгнул на короткий парапет и, присев на корточки, замер рядом с едва различимым во тьме Кентоном. Через пару секунд к ним присоединился Фин. Аватар хвастался не зря: несмотря на внушительный арсенал, двигался он совершенно бесшумно. Все трое медленно выпрямились и устремили взгляд на раскинувшийся под ними город.

Банок предстал перед ними в виде бескрайнего нагромождения покатых крыш. Если в Шаенбалу улицы располагались в виде концентрических окружностей, которые строго по центру пересекали две дороги, то в Баноке ни о какой четкости не могло идти речи. Дюжины и дюжины улочек и переулков – одни такие широкие, что вполне могли сойти за магистрали, другие настолько узенькие, что сверху казались тоненькими полосочками, – пересекались друг с другом под разными углами, образуя какой-то невероятный лабиринт.