социального воздействия или неравного распределения власти. Проблему можно сформулировать в достаточно простых и индивидуальных терминах. Махони обсуждает понятие женской виктимизации и нахождения в наполненных насилием отношениях:

Женщины живут в условиях неравной личной и системной власти. Насилие от рук интимных партнеров — относительно распространенное событие для женщин, испытываемое в контексте любви и ответственности… Социальные стереотипы и культурные ожидания относительно поведения избиваемых женщин помогают скрыть акты их сопротивления и борьбы. Как закон, так и особенности культуры обычно приравнивают избиение женщин к прекращению отношений… Остаться — это социально подозрительный выбор, в то время как уйти часто бывает небезопасно. На самом деле женщины нередко убеждают себя, что пытаются выработать отношения без побоев. Нападение, вызванное разлукой, жестокое, иногда со смертельным исходом, сопротивление попыткам женщины разорвать отношения доказывает, что стремление обидчика к власти и контролю часто не исчезает и после решения женщины уйти. Распространенный социальный миф об уходе из отношений умалчивает про природу насилия в семье как борьбу за контроль, не учитывает экстремальную опасность сепарации и скрывает давление, оказываемое на женщин со стороны социальных структур.

(Mahoney 1994, р. 60)

В контексте практических проблем ухода от партнера, страхов возмездия, неуверенности в безопасности после ухода, отсутствия альтернативного места проживания, опыта предыдущих неудачных попыток уйти, неудивительно, что избиваемые женщины не оставляют отношений, полных жестокости, и, даже когда решаются на это, не получают гарантии безопасности. Можно задаться более глубоким вопросом, почему не предлагается уйти склонному к жестокости партнеру? Или хотя бы обратиться за помощью в любое социальное учреждение? Динамика психической жизни, в которой женщина несет ответственность за психическое состояние своего партнера, его настроение, социальный успех и неудачи или страдания, в реальности сводится к распространенному мнению, что она сама несет ответственность за насилие над собой как жертвой, т. е, «она должна была уйти… она наверняка этого хотела…»

Это классический пример обвинения жертвы, который можно объяснить «теорией когнитивного диссонанса». Согласно этой теории, вера в справедливость мира настолько непререкаема, что события, предполагающие обратное, интерпретируются так, чтобы соответствовать «гипотезе мировой справедливости». Вместо того чтобы признавать, что женщина подвергалась серьезному насилию эмоционально, физически и даже сексуально из-за жестокости со стороны ее партнера, более удобно идентифицировать в ней признаки, оправдывающие злоупотребление; в самой грубой форме это выражается как «она сама напросилась». Если на нее можно возложить ответственность за совершенное над ней насилие, то это сделает менее вероятным вывод, что «невинный» человек также будет подвергнут насилию. Этот феномен известен в социальной психологии как «обесценивание жертвы».

Хотя насилие является продуктом взаимодействия, из этого не следует, что жертва причинила себе вред сама или что она несет ответственность за начало насилия или его конец. Наиболее прогностические факторы насилия обнаруживаются в прошлом преступников, а не жертв. Несмотря на то, что насилие в детском возрасте было фактором, обнаруженным в большинстве случаев у партнеров — жестоких мужчин, этот фактор не столь значителен в прогнозировании будущего насилия у женщин, соприкоснувшихся в детстве с родителями, склонными к насилию и злоупотреблению властью (Browne, 1987, р. 206). Это показывает, как жестокое воспитание может повысить вероятность будущего насилия. Далее приведу исследование женщины, неоднократно вовлекавшейся в жестокие отношения, иллюстрирующее некоторые причины, по которым избиваемые женщины не уходят.

Клинический случай.

Жасмин: множественная виктимизация у 22-летней женщины

Жасмин была передана в судебно-психологическую службу для оценки имеющихся у нее родительских навыков. Ее четверо старших детей в возрасте семи, пяти, четырех и трех лет были удалены из семьи на длительный срок, переведены на государственное обеспечение в полном объеме и подлежали усыновлению. У них было три разных отца, и все четверо подвергались жестокому физическому насилию со стороны последнего партнера Жасмин. Было установлено, что две девочки в возрасте семи и четырех лет подвергались серьезному сексуальному насилию, и были подозрения, что физическое насилие также имело место. У мальчиков на теле были обнаружены ожоги от сигарет и ушибы, свидетельствующие о жестоком обращении и садистском физическом насилии. Когда местная власть впервые заинтересовалась ситуацией из-за опасений по поводу того, что детей подвергают насилию и ими пренебрегают, при освидетельствовании все четверо детей оказались худыми, бледными и хрупкими. Дети описали жестокость, с которой обращался с ними нынешний партнер их матери; он часто угрожал убить и саму мать и неоднократно нападал на нее на их глазах.

Жасмин недавно родила пятого ребенка, отцом которого был мужчина, который сексуально, эмоционально и физически злоупотреблял остальными ее детьми. Этот ребенок был предметом текущего исследования способности к уходу со стороны матери, и Жасмин выражала желание заботиться о нем самостоятельно. На момент оценки ему было семь месяцев и он проживал в приемной семье. Жасмин ежедневно общалась с ним в семейном центре, где принимала участие в группах по приготовлению пиши, составлению семейного бюджета и уходу за детьми. Ее отношения с последним партнером завершились, и она жила сама по себе.

Во время интервью она часто плакала, выражая чувство вины и сожаления о том, что не смогла защитить своих четверых старших детей от серьезного насилия, с которым они столкнулись. Она скучала по ним и боялась, что младший ребенок также будет помещен на долгосрочное воспитание с целью усыновления. Она и сама была жертвой по отношению к своим предыдущим партнерам. Центральным вопросом оценки была степень защиты, которую эта уязвимая женщина могла обеспечить для своего маленького ребенка, находящегося на ее попечении. Связанный с этим вопрос об ее способности защищать себя от такого рода отношений имел решающее значение в этой оценке.

В истории Жасмин были факторы, в значительной степени усугубившие ее трудности с родительством. Это был ее собственный опыт серьезного насилия со стороны сводного брата по матери, отсутствие защиты, которую мать должна была дать ей в детстве, когда она оказалась жертвой сексуально оскорбительных отношений со старшим, эксплуатирующим человеком. Другой фактор — разлад и ссоры, которые Жасмин пережила из-за родительского развода, когда ей было двенадцать, а также общее отсутствие присмотра и какого-либо участия в ее жизни на протяжении всего детства.