Забудьте о мистике, ки и прочем. Просто подумайте о профессиональном спорте. Подумайте о том, чтобы выйти на ринг даже с серьезным соперником в среднем весе. Подумайте о том, чтобы выйти на футбольное поле против команды «Детройтские львы». Или, может быть, на теннисный корт с одним из пяти лучших игроков. Вы просто не выдержите силы и скорости. Плюс трюки и комбинации, которые вам даже в голову не приходили.

Они стоят лицом друг к другу. Ким смеется. Сакуро усмехается. Они стоят неподвижно, но маневрируют. Я ничего не вижу, но знаю, что они сражаются. Вдруг Ким прыгает в сторону, делает сальто-мортале и появляется справа от Сакуро. Туда, куда Сакуро уже повернулся, уклоняясь от удара. Все смотрят на них. Я слегка шевелюсь, чтобы проверить, не потерял ли мой ниндзя бдительность.

Нет. Не потерял. И я дурак, что испытал его и потерпел неудачу, тем самым привлекая его внимание. Блеск надежды угасает.

Сакуро, сделав движение настолько быстрое, что я не успел его заметить – разве что увидел, как огонь сверкнул на лезвии и отразился от него по всей комнате, – наносит удар и отсекает руку Кима.

Время останавливается. Сакуро останавливается и смотрит на свою работу. На руку, которая отлетает от человека.

Из обрубка руки Кима начинает хлестать кровь. Он движется вперед, держа руку на уровне лица, ослепляя Сакуро Дзюдзо брызгами крови. Высоко занеся руку, чтобы брызги крови попадали в лицо Дзюдзо, Ким падает вперед и вниз. Затем он поднимает руку, наносит удар в незащищенную шею Сакуро и убивает его.

Я достаю пистолет из кобуры на лодыжке и стреляю в ниндзя рядом со мной. Хэнк входит в комнату, достает пистолет и направляет его на другого ниндзя. Ким засовывает руку в камин и ударяет концом о пылающее полено. Должно быть, он в шоке, потому что не кричит. Я поворачиваюсь к Кравицу с пистолетом наготове.

Ким отворачивается от огня, подходит к ведерку с шампанским, достает бутылку, бросает ее Киму Ву и погружает свою покрытую волдырями плоть в лед. Затем он очень сильно бледнеет и медленно опускается на землю в шоке.

Дэвид Кравиц падает на колени, и его рвет.

– Он мертв? Мертв?

Я подхожу к Сакуро. Проверяю. Он мертв.

Хэнк заставляет живого ниндзя лечь плашмя и вытянуться во весь рост. Они опасны, даже побежденные. Но у меня нет желания убивать его.

– Ты убил Сакуро Дзюдзо. Ты сумасшедший, сумасшедший, – говорит Кравиц. – Ты только что уничтожил инвестиции в двенадцать, в двадцать миллионов долларов. Он был… Он был… Он собирался стать, стать, стать… стать денежной машиной. Денежной машиной. Клубы. Игрушки. Фильмы. Одежда. Линейка одежды. Все. Его фильм снимается через две недели. Две недели. Ты сумасшедший, Броз. Сумасшедший.

Я бью его по лицу. Истерика прекращается.

– Он просто мертв.

Он это понимает.

Ким Ву осторожно берет руку дяди. Он ищет чистую салфетку – на одном из столов он видит ее – и аккуратно заворачивает отрубленную конечность. Затем он открывает шампанское. Он кладет голову дяди себе на колени и дает ему немного вина, чтобы помочь ему выйти из шока.

– Ну же, Дэвид, – говорю я, – мы обменяем тебя на Мэгги. Потом я отдам тебе записку. Мою единственную копию. Потом мы сделаем вид, что этого никогда не было. Ничего этого не было. «Юниверсал Секьюрити» поможет позаботиться о телах. Они это умеют. Мы останемся друзьями. Ты поможешь карьере Мэгги. Я буду хранить твои секреты. Всегда. Если ты нарушишь нашу сделку, я выживу, приду и убью тебя. Потому что я так делаю. Я убиваю.

Глава пятьдесят девятая

С чего бы начать. Ведь мы уже подошли к концу.

Для меня все началось в особенно темную ночь. Я живу за городом. На севере штата Нью-Йорк. В конце тупиковой грунтовой дороги. Шел дождь. Моросил, во всяком случае. Все небо было затянуто облаками. В городе, где я раньше жил, никогда не темнеет. А за городом стоит непроглядная темень. Я работал.

У меня есть студия. Она находится в лесу, примерно в 500 метрах от моего дома. За исключением зимней поры, когда деревья стоят полностью голые и снег очерчивает ее слишком правильную для природы деревянную форму, она практически невидима. Поэтому я до смерти испугался, когда раздался стук в дверь. У меня есть семья, но они сюда не приходят. У входа висит табличка: «Женщинам и людям ниже 120 см вход воспрещен». Это дурацкая семейная шутка с долей правды: не надо мешать писателю-кормильцу. Они относятся к этому с пониманием. Если им надо поговорить со мной, они звонят. Конечно, дети иногда заходят, но не после наступления темноты. Никто не приходит и не стучит в мою дверь.

Я открываю. Там стоит человек, которого я никогда не видел.

– Вы Ларри Бейнхарт, – сказал он.

– Да.

– Джо Броз, – сказал он. – Мы как-то раз говорили по телефону.

Я замечаю, что у него в руках портфель. Я смотрю через его плечо на свой дом. Там моя семья.

– Я их не беспокоил, – сказал он. – Я хотел бы поговорить с вами.

– Вы что-то продаете?

– Только историю. Это ведь ваша работа. И вы хорошо в этом разбираетесь. Разве вы не помните? Я как-то звонил вам по поводу одной из ваших книг.

– О да, – сказал я. Правда, я склонен забывать имена людей, придумывающих сделки и предложения, которые не осуществляются. Пусть довольствуются теми великими, кто на такое ведется.

– Заходите, – сказал я, потому что не знал, что еще сказать. Честно говоря, я был немного раздражен. К тому времени я написал три «серийных» детектива. И хотя они имели – где, черт возьми, вы найдете писателя, который воздержится от этих слов, – большой успех у критиков, но стали не настолько популярны, как мне хотелось бы. Я читал много книг, которые, по моему мнению, были менее достойны, но имели больший коммерческий успех. Причина, как я полагал, заключалась в том, что мои книги были слишком смещены от центра, левее центра, согнуты от центра, иронически смещены от центра. Я решил сделать две вещи: отойти от серии и стать более центристским. Менее юмористическим. Менее циничным. Менее вдумчивым. Менее умным. Так говорит мое эго, оправдывая неудачу самым жалким из всех оправданий: я был слишком хорош для них.

В любом случае я решил написать книгу о месте, где сейчас живу, – полусельском округе с одним небольшим городом, где большинство составляют белые люди, прожившие в Америке несколько поколений. Чтобы