Пресса анархистов выступила вместе со своими вожаками в поддержку Ларго Кабальеро и его «твердой и справедливой позиции, которую все мы одобряем». Но без советской поддержки действий правительства армия осталась бы без оружия. Ларго Кабальеро не понимал, что все больше оказывается в изоляции. Он знал об Альваресе дель Вайо, мог иметь подозрения насчет Негрина, часто ссорился с Прието, но никак не мог ждать от того перехода на сторону коммунистов.

Когда Асанья попросил его 14 мая продолжить работу в должности премьер-министра, старый профсоюзник знал, что не сможет сформировать новую администрацию при существующем распределении министерских должностей. Поэтому он вернулся к идее правительства, основанного на профсоюзах. Это было похоже на Национальный совет обороны, создать который предлагали в сентябре прошлого года анархисты: его возглавил бы сам Ларго Кабальеро, а министерства поделили бы между собой НКТ и ВСТ. В первый раз он напомнил об этой идее в феврале, когда впервые встревожился из-за роста влияния коммунистов, но тогда Асанья гневно отверг это предложение – контроль СССР за поставками оружия делал его совершенно неосуществимым. Теперь условием сохранения за Ларго Кабальеро премьерского поста был назван его отказ от кресла военного министра, чего хотел Сталин. Ларго отказался, считая себя последней преградой на пути коммунистического переворота.

17 мая Ларго Кабальеро подал в отставку, что стало точкой в длительном правительственном кризисе. Некоторые историки считают, что корни майского кризиса 1937 года тянулись от восстания октября 1934 года и что Кабальеро сокрушили не коммунисты, а конфликт с умеренным крылом Социалистической партии[652].

Еще в конце прошлого года коммунисты, обратившись к Негрину, получили его согласие стать следующим премьер-министром[653]. Позднее генерал Кривицкий, сбежавший от НКВД, утверждал, что все это подготовил еще прошлой осенью Сташевский. Другой крупный коммунист-ренегат, Эрнандес, доказывает, что решение было принято на политбюро в начале марта, когда иностранные коммунисты, включая Марти, Тольятти, Гере и Кодовилью, численно перевесили членов Испанской компартии. Прието и либеральные республиканцы согласились с их выбором, и 17 мая Асанья поручил сформировать правительство Негрину.

Негрин, став председателем Совета министров, сохранил за собой пост министра финансов. Прието стал министром обороны, Хулиан Сугасагойтиа – внутренних дел, Хираль – иностранных дел, баскский консерватор Ирухо – юстиции. С целью скрыть, согласно инструкциям Сталина, коммунистическое влияние, компартия получила только два второстепенных портфеля: Хесус Эрнандес стал министром образования и здравоохранения, Висенте Урибе – министром сельского хозяйства[654].

Новую систему власти в республике Негрин и коммунисты называли впоследствии «управляемой демократией». В общих чертах это подразумевало управление сверху, при котором основные партии проводят переговоры о распределении министерских постов. В условиях войны обычная политическая жизнь с дискуссиями была осложнена, контакты партийных лидеров и рядовых членов были резко ограничены. Асанья жаловался на отсутствие парламентских дебатов и на результат этого: «Кажется, что в газетах пишет один и тот же человек, они не печатают ничего, кроме проклятий «мировому фашизму» и уверений в скорой победе»[655]. Последними проблесками демократии были нечастые заседания кортесов. В этой косметической роли выступали только выжившие члены партий Народного фронта.

Негрина обычно рисуют либо марионеткой Москвы, либо человеком, который, отступая перед необходимостью, пытался оседлать коммунистического тигра во имя Испанской республики. Обе характеристики вводят в заблуждение.

Хуан Негрин Лопес родился в 1892 году в богатой семье верхушки среднего класса на Канарских островах. В юности он симпатизировал движению за автономию Канар и соглашался с федералистской программой ИСРП. Он верил прежде всего в свои собственные способности и, похоже, был не вполне удовлетворен своей успешной и не требовавшей больших усилий врачебной карьерой: после учебы в Германии он в возрасте 29 лет стал профессором физиологии в Мадридском университете. Вскоре он стал активно заниматься политикой, затмевая своими талантами профессионалов. Подобно многим людям, сознающим свой потенциал, он твердо верил в иерархию, имел авторитарные тенденции и мало оглядывался вокруг, твердо зная, что лучше для других. Неудивительно, что он быстро вошел во вкус власти, когда она была ему предложена. Властолюбие у него сопутствовало чревоугодию и сладострастию, а не заменяло того и другого.

Назначение Негрина и его правление «железной рукой» вызвали аплодисменты официальных кругов Лондона и Вашингтона. Но, как ни приветствовал Черчилль это правительство за его приверженность «закону и порядку», оно не мешало тайной полиции, подчинявшейся НКВД, преследовать людей, выступавших против линии Москвы, и принесло в жертву Сталину ПОУМ, чтобы не прерывать поступление оружия и добиться победы в войне.

В первый же день правительство Негрина согласилось на закрытие газеты ПОУМ «La Batalla». Советские и коминтерновские советники находились под сильным давлением: от них требовали быстрых результатов. Подполковник Антонио Ортега, новый генеральный директор безопасности и коммунист, подчинялся не Сугасагойтиа, министру внутренних дел, а Орлову. 16 июня, когда ПОУМ была объявлена вне закона, коммунисты превратили ее штаб-квартиру в Барселоне в тюрьму для «троцкистов». Командира 29-й дивизии полковника Ровиру вызвали в штаб армии и арестовали. Были арестованы все руководители ПОУМ, которых удалось найти, в том числе Андреу Нин. Вместо ненайденных брали их жен. Ради видимости законности этих действий задним числом, спустя неделю, был издан указ об учреждении трибуналов для разбора дел о шпионаже и государственной измене.

Лидеров ПОУМ передали оперативникам НКВД; их доставили в секретную тюрьму, устроенную в церкви на улице Аточа. Нина отделили от его товарищей и отправили в Алькала-де-Энарес, где с 18 до 21 июня подвергали допросам. Невзирая на пытки, примененные Орловым и его подручными, Нин отказывался от самооговора, отрицая, что передавал неприятелю координаты целей для артиллерийских обстрелов. Затем его перевезли в загородный летний домик, принадлежавший Констансии де ла Море, жене Идальго де Сиснероса, и запытали до смерти. После этого была разыграна гротескная комедия в сталинском духе. Отряд добровольцев-немцев из Интербригад в форме без опознавательных знаков, выдававших себя за гестаповцев, вломился в дом, изображая попытку спасения Нина. Затем туда подбросили «улики» их присутствия, в том числе германские документы, значки Фаланги и денежные купюры националистов. Убитого людьми Орлова Андреу Нина похоронили неподалеку. Когда на стенах появлялись граффити: «Где Нин?» – коммунисты подписывали внизу: «В Саламанке или в Берлине». Официальная партийная версия, согласно «Mundo Obrero», состояла в том, что освобожденный фалангистами Нин находится в Бургосе[656].