Целую неделю сохранялась патовая ситуация: не происходило ни продвижения, ни отступления. Но 18 июля, в годовщину мятежа, пехота националистов при поддержке артиллерии и авиации перешла в наступление во всех секторах. Фон Рихтхофен, прервавший отпуск, чтобы снова возглавить эскадрильи легиона «Кондор», записал: «18 июля. Атака на красную пехоту, оказавшуюся гораздо лучше, чем ожидалось. Воздушные атаки очень хороши, несмотря на небывалый огонь красных зениток. Хорошо продвигается 4-я бригада. Тяжелые потери с обеих сторон. 4-я бригада потеряла к обеду 18 офицеров и около 400 солдат. Артиллерия сильно пострадала. Три волны бомбовых атак прошли хорошо, но это не помогло. Правое крыло вообще не вступало в бой из-за невыхода на позиции артиллерии. Manaña!»[683]

«19 июля, – записал он на другой день, – красные летчики сбрасывали тяжелые бомбы даже на свою пехоту! Досталось и их командному посту. Красные сильно атаковали 4-ю бригаду, но были отброшены. Атаки красных южнее Брунете. Правое крыло не может продвигаться. Наши летчики действуют против позиций красных вокруг Брунете.

20 июля. Мы летаем и атакуем аэродромы красных, чтобы не позволить им взлететь. Рихтхофен и Сандер (Шперле) с Франко на большом совещании с его генералами, командующим армией и генералом авиации Кинделаном. Очистить здесь и скорее обратно на север. Франко надеется, что тяжелые потери деморализуют красных. Франко требует, чтобы Рихтхофен сосредоточился на тяжелой артиллерии».

Снова стало ясно, что германские летчики и летчики националистов гораздо лучше обучены и более находчивы, чем их противники. Даже «Хейнкель-51», уступавший советским самолетам, наносил больший урон, чем они. Авиация националистов атаковала Интербригады у реки Гвадаррамы. В тот день погиб племянник Вирджинии Вулф Джулиан Белл, прибывший в Испанию всего месяц назад.

Бомбардировщики и истребители легиона «Кондор» без труда находили цели на открытой равнине. «Хейнкели-111» бомбили артиллерийские батареи, штабы и исходные позиции, а «Хейнкели-51» атаковали наземные цели на бреющем полете, бомбили и расстреливали танки республиканцев из 20-миллиметровых пушек. Кроме того, каждый истребитель нес по шесть 10-килограммовых осколочных бомб. Летя крыло к крылу, они сбрасывали бомбовый груз одновременно – в этом случае траншеи, вырытые не зигзагами, плохо защищали пехоту. Один командир германской эскадрильи хвастался, что после одного такого налета на 200-метровом отрезке траншеи нашли 120 мертвых тел[684].

23 июля войска националистов при поддержке массированного артиллерийского огня, танков и авиации перешли в наступление. На следующий день они достигли окраины Брунете. «Из-за бомбежек, – записал Рихтхофен, – все затянуто дымом, видимость плохая. Когда рассеивается туман, красные контратакуют. Красные летчики очень сильны в воздухе. Наша пехота несет тяжелые потери. Сегодня впервые развернута вся авиация. Благодаря этому красная пехота отброшена, но им на поддержку приходят семь новых батальонов»[685].

Отброшенная «красная пехота» – это, вероятно, дивизия Листера, потерпевшая поражение 24 июля, несмотря на свою репутацию соединения, скованного железной дисциплиной. Главный советский советник докладывал потом в Москву: «Дивизия Листера, лишившаяся командира, бежала. Мы с большим трудом снова привели ее к повиновению и не позволили солдатам покинуть подразделения. Пришлось прибегнуть к самым суровым репрессивным мерам. Около 400 бежавших было расстреляно 24 июля»[686]. «Была всеобщая паника и бегство, – доносил в Москву Вальтер. – Интернациональные бригады, кроме XI и отчасти XV, удержавших свои позиции, так же поспешно и необъяснимо откатывались назад»[687].

«Все атаки красных отбиты, – восторженно писал на следующий день Рихтхофен. – Несчетные красные потери, трупы уже разлагаются на жаре. Всюду подбитые красные танки. Великое зрелище! Наши “Хейнкели-51” и испанские истребители атакуют севернее Брунете». Через два дня он приписывал победу легиону «Кондор» и авиации националистов: «Положение здесь спасли летчики. Наземные силы оказались не на высоте»[688].

Генеральный штаб и коммунисты провозглашали наступление у Брунете шедевром военного планирования. Генерал Рохо даже хвалил его за «великолепную, почти безупречную техническую строгость»[689]. Эти суждения были, мягко говоря, слишком оптимистичными. Под Брунете планировалось окружение, врага собирались застать врасплох; предполагаемая операция во многом походила на то, что происходило потом во Второй мировой войне.

Лучшие умы Красной армии к тому времени уже разработали теорию «глубокого проникновения» и использования танковых частей как бронированного кулака. Прошлой осенью Арман применил эту тактику в атаке на Сесенью. Но ничего подобного у Брунете в июле 1937 года не произошло. Маршал Тухачевский, крупнейший теоретик танковой войны, признался под пытками в измене и в шпионаже в пользу Германии. За месяц до битвы у Брунете его судили и казнили вместе с еще семью военачальниками: их застрелили одного за другим на выходе из суда. Поэтому никто из советских советников не осмеливался следовать его тактическим теориям.

Дивизии действовали разрозненно, танки тоже. Вместо того чтобы двигаться дальше, оставляя очаги сопротивления позади, чтобы их впоследствии уничтожил следующий эшелон наступления, силам прорыва разрешали останавливаться. Удивительнее всего было то, что навстречу наступлению с севера должно было вестись наступление из южных предместий Мадрида в направлении Алкорсона с целью завершить окружение. Из этого ничего не вышло, план с самого начала оказался бесполезным: его разработчики не только серьезно недооценили способность неприятеля быстро реагировать, но и не смогли предвидеть, что, как только националисты достигнут превосходства в воздухе, растянутые коммуникации будут уничтожены.

Наряду с недостатками личного состава и с поражением в воздухе, республиканцы страдали от плохой связи между штабами. Полевые телефонные линии постоянно повреждались из-за попаданий снарядов, и связистам трудно было добираться без прикрытия до мест разрыва. Естественные трудности боевых действий без радиосвязи усугублялись безынициативностью республиканских командиров. В отличие от них, полевые командиры националистов реагировали инстинктивно и быстро, не дожидаясь приказаний сверху. К тому же они были чужды слепому следованию устаревшим инструкциям, понимая значение резких изменений ситуации.