Эта дыра не шла ни в какое сравнение с гостиницей, куда привела меня торговец Акриэль. Ночевать предлагалось на чердаке над питейным залом. Мы нашли свободное место и улеглись, не раздеваясь. У меня не шло из головы, как не похоже это все на будущее, ускользнувшее от меня вчера. Убедившись, что Двалия и Виндлайер уснули, я позволила себе немного поплакать. Пыталась думать об Ивовом Лесе, о доме и отце, но все это казалось далеким и еще более несбыточным, чем мои видения.

А сны мне в ту ночь снились, они рушились на меня градом. После каждого я просыпалась, сгорая от желания рассказать кому-то увиденное, или записать, или пропеть. Они рвались из меня, как, бывает, подступает к горлу неудержимая тошнота, но я упрямо запихивала их обратно. Двалия обрадовалась бы, если бы узнала о них, а я не собиралась доставлять ей удовольствие. И поэтому никто так и не услышал от меня об упряжке волов, медленно влекущей ребенка по грязной улице, о мудрой королеве, посеявшей серебро и пожавшей золотую пшеницу, о человеке, скачущем по льду к новой земле на огромной красной лошади. Если эти сны предсказывают будущее, Двалия о нем не узнает. Мне было тошно держать их в себе, но я утешалась тем, что хотя бы чем-то насолю Двалии.

На следующий день меня била такая дрожь, что я едва могла идти. Виндлайер тревожился за меня, а Двалия что-то прикидывала в уме.

– Надо убираться из этого городишки и плыть дальше, – сказала она ему. – Пошарь в головах у людей, попробуй найти того, кто направляется в Клеррес. Или бывал там.

Виндлайеру удалось убедить торговца хлебом отдать нам буханку. Двалия взяла половину себе, вторую отдала Виндлайеру. Он уставился на еду голодным глазами, потом неохотно отломил мне половину от своей доли. Получился кусок не больше моего кулака, но мне оставалось лишь грызть что дают.

Виндлайер вполголоса сказал Двалии:

– Мне кажется, она больна.

Двалия взглянула на меня и улыбнулась:

– Больна. И меня это радует. Значит, я хоть в чем-то не промахнулась.

Я не поняла, что она имела в виду. Чем дальше, тем хуже мне становилось. Я свернулась калачиком подальше от Двалии, насколько позволяла цепь, и попыталась поспать. Виндлайер понемножку обирал прохожих. Двалия сидела на земле, как жаба, и смотрела, как течет мимо городская жизнь. Я решила проверить, правда ли мне никто не поможет, как она говорит, и стала звать на помощь. Несколько человек обернулись на крик, но Двалия дернула мою цепь и беззаботно объяснила:

– Недавно в рабстве.

И никто не стал слушать мой лепет о том, что меня похитили. Для них я была всего лишь еще одной рабыней из чужих земель.

Один прохожий остановился и спросил, продаст ли она меня. Глаза у него были жестокие. Двалия ответила, что готова предоставить меня за деньги на сколько-то часов, но навсегда не продаст. Он уставился на меня, раздумывая. От ужаса меня осенило, и я сумела вызвать рвоту, выплеснув струйку желчи на одежду. Прохожий покачал головой и пошел своей дорогой, не желая заразиться от меня.

А недуг все не отпускал меня до конца дня. Было по-летнему тепло, но я ежилась и дрожала от холода. Жаркое солнце не могло согреть меня, только погружало в розовый сумрак под веками, когда меня била лихорадка.

Когда мы улеглись на щелястом полу чердака, меня все еще трясло. Виндлайер подкатился и обнял меня одной рукой. Его запах был мне отвратителен. И дело было не во въевшейся грязи и застарелом поте, меня отталкивал его собственный запах. Волчье чутье велело мне держаться от него подальше. Я попыталась сбросить его руку, но у меня не хватило сил.

– Брат, позволь мне согреть тебя, – прошептал он. – Это была не твоя вина.

– Моя вина? – вырвалось у меня.

Конечно не моя. Все, что происходит, – не моя вина.

– Это я натворил. Я создал прореху, и ты смогла сбежать. Двалия мне потом объяснила все. Я не сделал того, что надо было сделать, хотя понимал, что она бы этого хотела. И это открыло дорогу тебе. И ты пошла по этой дороге, уводя нас все дальше и дальше от истинного Пути. Теперь нам придется терпеть тяготы и лишения, чтобы преодолеть тернии и вернуться на Путь. Как только мы снова выдвинемся в Клеррес, все трудности будут позади.

Я дернула плечом, пытаясь высвободиться, но он только крепче прижал меня к себе. Его запах обволакивал меня со всех сторон, меня мутило при каждом вдохе.

– Запомни этот урок, брат. Прими Путь, и жизнь станет проще. Двалия поведет нас. Знаю, она кажется жестокой. Но она так злится лишь потому, что ты увела нас далеко с Пути. Помоги нам вернуться, и всем нам станет намного легче жить.

Слова звучали совсем не похоже на его обычную речь. Двалия тоже так не выражалась. Возможно, он повторял затверженный давным-давно урок.

С трудом ворочая языком, я выговорила:

– Мой истинный путь ведет домой!

Он похлопал меня по плечу:

– Вот и умница. Верно, истинный Путь ведет тебя к истинному дому. Теперь, когда ты признала это, все станет легче.

Я ненавидела его. Страдая от тошноты, злости и бессилия, я съежилась на полу.

* * *

Утром Двалия отвела нас на другие прибрежные улицы и принялась приставать к прохожим с вопросами, не слышно ли чего о корабле, направляющемся в Клеррес. Большинство пожимали плечами, другие и вовсе не обращали на нее внимания. Я сидела, обхватив себя руками, и мучилась, а Виндлайер, отойдя подальше от нас, бродил туда-сюда по улице и просил на пропитание. Он тщательно выбирал, к кому прицепиться, и я чувствовала, что эти люди не могли сопротивляться, когда он вторгался в их мысли. Они весьма неохотно лезли в кошельки, и удивление было на их лицах, когда они уходили. Богатых прохожих на этих улицах было мало. Я подозревала, что Виндлайер жалеет бедняков и не обирает их слишком сильно, хотя Двалия ругает его за это.

Настал день, когда выклянченных им денег не хватило на ночлег. Я думала, что хуже мне уже не будет, но, когда с приходом ночи похолодало, меня стало трясти так, что зубы застучали.

Обычно Двалия не обращала особого внимания на то, как мне худо, но той ночью она, наверное, испугалась, что я могу умереть. Нет, она не попыталась помочь или утешить меня, зато выплеснула гнев на Виндлайера.

– Да что с тобой творится? – обрушилась на него Двалия, когда улицы опустели и она смогла отчитать его без посторонних ушей. – Ты же был такой сильный, а теперь от тебя никакого толка. Ты управлял отрядом наемников, одновременно скрывая их от чужих глаз, а теперь едва способен вытянуть пару грошей из кошелька крестьянина.

И тогда впервые за много дней я расслышала в его голосе нотку неповиновения.

– Я голоден, я устал, я далеко от дома. И ужасно расстроен из-за всего того, что повидал. Я правда очень стараюсь. Но мне нужно…

– Нет! – злобно перебила она. – Тебе не нужно. Ты хочешь. И я знаю, чего ты хочешь. Думаешь, я не замечала, какое удовольствие она тебе доставляет? Да у тебя глаза закатываются и слюнки текут! Нет. Осталось всего чуть-чуть, и надо поберечь это на самый крайний случай. А потом тебе больше ее не достанется, Виндлайер. Никогда не достанется, потому что с тех пор, как мальчик-раб о девяти пальцах освободил змею, мы не можем пополнить запасы.