За окровавленную, горящую, дымящуюся грудь…

— ТОДД! — кричу я и бросаюсь к нему…

Он падает на песок, рот широко разинут в крике…

Но крика нет, из горла доносится только хриплое клокотание…

Я падаю на него, закрывая своим телом от новых выстрелов. и тянусь к дымящемуся бушлату, который буквально испаряется на его груди…

— ТОДД!

Он с ужасом смотрит мне в глаза, Шум мечется от страха и боли…

— Нет, — говорю я. — Нет, нет, нет, нет…

Я почти не слышу топота копыт подъезжающего к нам бэттлмора…

И другого, что скачет следом…

Голос Бена эхом отскакивает от песка…

Стой! — вопит он.

— Тодд? — Я сдираю с его груди тающие тряпки: под ними открывается ужасный, ужасный ожог, кожа кровит и пузырится, а из горла по-прежнему доносится это страшное клокотание, словно мышцы и легкие ему отказали, он не может заставить их сделать вдох…

Словно он задыхается…

Словно он умирает, прямо здесь и сейчас, на этом холодном заснеженном побережье…

— ТОДД!

Бэттлморы подъезжают ближе…

И я слышу Шум 1017-го, слышу, что это он выстрелил в Тодда…

Слышу, как он сознает свою ошибку…

Он думал, что стреляет в мэра…

Но нет,это неправда, неправда…

За ним едет Бен…

В его Шуме долбится страх…

Я вижу только Тодда…

Только его испуганные глаза…

Распахнутые глаза…

Его шум все твердит: Нет, нет, не сейчас, не сейчас…

И потом: Виола?

¾ Я здесь. Тодд, — говорю я, срываясь на крик. ¾ Я ЗДЕСЬ!

Он спрашивает снова: Виола?

Спрашивает…

Как будто не знает, рядом ли я…

А потом его Шум замолкает…

Он перестает бороться…

Он смотрит мне прямо в глаза…

И умирает.

Мой Тодд умирает.

¾ Тодд! — кричу я…

Нет…

Нет…

Нет…

Он не может умереть…

Не может…

— ТОДД!!!

Но мои крики не спасут его, не повернут время вспять…

Не заставят его Шум звучать…

Не заставят его глаза видеть меня…

¾ ТОДД!

Я кричу, но слышу собственный голос как из-под воды, да еще свое дыхание — и больше ничего…

— ТОДД!

Меня обвивают чьи-то руки, это Бен,он падает на песок рядом со мной, его голос и Шум рвутся на куски, твердя имя сына…

Он начинает бросать на грудь Тодда горсти снега, пытаясь остановить кровь…

Но поздно…

Его больше нет…

Его нет…

Вдруг весь мир словно замедляется…

Ангаррад кричит и кричит: Жеребенок!

А Бен приникает лицом к лицу Тодда, пытаясь услышать его дыхание, но не слышит…

— Тодд, пожалуйста!…

Но его голос звучит где-то далеко-далеко…

Мне туда не попасть…

А потом за моей спиной раздаются шаги — я слышу их так отчетливо, словно это единственный звук во всей Вселенной…

Шаги 1017-го…

Он спешился, его Шум ревет раскаянием…

И все спрашивает себя, как он мог так ошибиться…

Я поворачиваюсь к нему…

Она поворачивается ко мне…

И хотя голоса у нее нет, одним взглядом она заставляет меня попятиться…

Потом встает…

И я снова пячусь, роняя ружье на заснеженный песок, лишь теперь сознавая, что до сих пор держал его в руках…

— Ты! — выплевывает она, шагая мне навстречу. Чириканье, которое вырывается из ее рта, звучит ужасно, это звук ярости, звук горя…

Я не знал, — показываю я, продолжая пятиться. — Я думал, это вожак Бездны…

(или нет?)

— Ложь! — кричит она. — Я слышу тебя! Ты сомневался! Сомневался, но выстрелил!…

Эта рана — от оружия Земли. Значит, лекарство Земли может ее исцелить…

— Уже поздно! — кричит она. — Ты его убил!

Я смотрю мимо нее на Источника, который держит Ножа в своих объятьях и прикладывает к его груди комья льда, зная, что это бессмысленно. Боль раздирает в клочья его голос — оба его голоса…

И я вижу, что она права…

Я убил Ножа…

Я убил Ножа…

— ЗАТКНИСЬ!

Я не хотел, — показываю я, запоздало понимая, что я в самом деле не хотел.

— Какая разница! — выплевывает она…

И тут видит оброненное мною ружье…

Я вижу оружие, белую палку на белом снегу…

Я слышу плач Бена: он снова и снова повторяет имя Тодда. Мое собственное сердце разрывается от боли, я едва дышу…

Но я вижу оружие…

Поднимаю его с земли…

И навожу на 1017-го.

Он больше не пятится, только смотрит на меня…

Прости, говорит он, осторожно поднимая руки — эти длинные тонкие руки, которыми он убил моего Тодда-

— «Прости» его не вернет! — сквозь стиснутые зубы кричу я, и хотя мои глаза застланы слезами, в голове наступает какая-то ужасная ясность… Я чувствую вес ружья в руке… Чувствую волю в сердце, которая позволит мне выстрелить…

Вот только я не умею.

— Покажи мне! — кричу я 1017-му. — Покажи, чтобы я могла тебя убить!

Виола, — слышу я задыхающийся от горя голос Бена. — Виола, подожди…

— Не буду я ждать, — решительно отвечаю я, все еще держа палку перед собой. — ПОКАЖИ!

«Прости», — снова говорит 1017-й, и даже сквозь ярость я вижу, что он искренне сожалеет не только о содеянном, но и о том, что значит его ошибка для будущего планеты и спэклов…

Он отдал бы все, чтобы повернуть время…

Я вижу это…

Но мне плевать.

— Покажи мне! — кричит она. — Или, клянусь Богом, я забью тебя этой штукой до смерти!