– Да… – задумчиво произнес Сережа. – Это штука… Ну, и что: ты долго балдел, папа?

– Как сказать. Пять минуть, десять. А затем началось веселье. Как хорошо было! Оркестр на хорах играет, гости танцуют, все получают подарки… Лиза, ты что это? Почему заревела?

– И-и-и… – сквозь слезы заныла Лиза. – Не нужно мне нашей елки! Я в Россию хочу!

Счастливая, в общем, натура у Александра Ивановича. Всегда он с любовью относится к прошлому. Всегда рад рассказать и взрослым, и детям что-нибудь такое-этакое из ряда вон выходящее.

И я уверен, что, если удастся ему дожить до возвращения в Россию, он и там будет рассказывать необыкновенные вещи о своем житье-бытье в эмиграции.

Как-нибудь, уже будучи стариком, на сочельник соберет вокруг себя внуков, сядет поудобнее в кресло… И начнет говорить, какие маленькие елки устраивались у него в Париже у Порт-де-Версай:

– Понимаете… С каждым годом все меньше и меньше. Сначала в метр высотой, потом в полметра, потом в десять сантиметров, в пять сантиметров… А однажды принес я детям наперсток, вытащил из него содержимое… И все так и ахнули, до чего я дошел: целая елка в сантиметр высотой! И все на ней есть! И свечи, и украшения, и орехи, и мандарины, и сверху звезда!

«Возрождение», рубрика «Маленький фельетон», Париж, 5 января 1936, № 3868, с. 3.

Суеверие

В ожидании, пока вернется домой Павел Петрович, мы сидели вдвоем с Васей и мирно беседовали.

– А между прочим, сколько тебе лет? – спросил я.

– Уже стукнуло восемь, – гордо сказал он.

– Где же стукнуло? В каком месте?

Он хитро посмотрел на меня, перевел взгляд на свои руки, на ноги, на грудь… И ответил, с улыбкой тыча пальцем в живот:

– Тут. Посредине.

– Ну, хорошо, – продолжал я, любуясь находчивостью своего собеседника. – А скажи: скоро ты будешь взрослым?

– Не знаю. Может быть, скоро. Это тогда, когда буду ганье…[384] зарабатывать свою жизнь. Вот, вы знаете Люсю Кударкину? Она уже взрослая.

Она танцует в театре и приносит домой деньги. Тысячу франков в месяц. Это кельке шоз[385]!

– Да, действительно. Кельке шоз. А сколько лет Люсе? Большая уже?

– О! Ей целых двенадцать. А у нее есть брат – Митя. Вы знаете Митю? Так Мите двадцать три, но он еще ребенок. Ничего не зарабатывает. Он на плечах у папы и мамы сидит.

– Ну, ты знаешь, брат, такое определение не совсем точно, – мягко возразил я. – Тогда и больные люди не взрослые, и старики тоже. А ты чем хочешь быть, когда вырастешь? Ты обдумывал этот вопрос?

– Этот вопрос? – переспросил Вася. – Да, я обдумывал этот вопрос.

– Ну, и что же? Кем будешь?

– Я?

Он осторожно оглянулся по сторонам, придвинул ко мне стул и, понизив голос, таинственно произнес:

– Трубочистом.

– Трубочистом? В самом деле? Твердо решил?

– Очень твердо. Это, я вам скажу, не такая легкая штука: лазать на крыши. Я видел их, когда ездил с папой и мамой в Бельвю. Какие у них интересные штуки в руках! А после работы черные, вымазанные – и никто за это на них не кричит. Идут себе по улице как негры, и все оборачиваются. И костюм, знаете, весь в пятнах, руки грязные, лица могут не мыть, потому что – умывайся, не умывайся – все равно снова все почернеет.

Так в этой дружеской беседе прошло около получаса, пока не вернулся, наконец, Павел Петрович. Торопливо поздоровавшись со мной и извинившись за опоздание, он отправил сына на кухню поставить на газ чайник с водой и, прежде чем приступить к делу, о котором нам нужно было потолковать, спросил, как вел себя Вася.

– Чудесно, – искренно сказал я. – Он у вас славный мальчуган, умный, развитой. Мы с ним о многом переговорили.

– Да, в общем, недурной парень, если только не распускать. Наверно, рассказывал вам о «катешизме»? Долбят у них в школе этот самый «катешизм» – ужас. А он ничего: покойно зубрит, хотя ничего ровно не понимает.

– Нет, о катехизисе не говорил ничего. Но свои мечты поверял. Хочет, оказывается, когда вырастет, обязательно сделаться трубочистом.

– Что? Опять трубочистом?

Павел Петрович почему-то, вдруг, вспыхнул. Лицо исказилось гневом. Вскочив со стула, он быстро подошел к двери и резко крикнул:

– Вася! Поди сюда, дрянной мальчишка!

Вслед за этим разыгралась тяжелая сцена. Павел Петрович втянул упиравшегося сына в комнату, надрал ему уши, приговаривая «вот тебе трубочист», затем приказал стать в угол носом. И все время, пока мы вели свой деловой разговор, бедный мальчик неподвижно стоял в углу, не смея пошевелиться.

– Ну, а теперь ступай в спальню и не смей показываться нам на глаза! – грозно крикнул Павел Петрович. – Я из тебя выбью эту дурь с трубочистом!

Вася покорно вышел. Я сидел огорченный, чувствуя себя невольным виновником происшедшего и в то же время не понимая, в чем дело. А Павел Петрович принес чайник, налил чаю мне, себе, плотно прикрыл в переднюю дверь и начал оправдывающимся голосом объяснять причину такого жестокого обращения с сыном.

– Вы, конечно, удивляетесь, – взволнованно заговорил он. – Может быть, даже считаете меня самодуром. Но дело все в том, что над нашей семьей тяготеет какой-то проклятый рок. Вот, судите сами: разве не издевательство судьбы? Мы с женой знали друг друга еще в детстве. Вместе играли. Был у нее брат. Всего на год старше. И вот все мы втроем помним отлично свои мечты: я все время хотел быть извозчиком. И теперь, действительно, десять лет подряд работаю в качестве шофера такси. Жена моя, в свою очередь, мечтала почему-то быть служанкой у кокотки… Да, да! Как ни странно у кокотки. И что бы вы думали? На самом деле, служит теперь у кабаретной певички в качестве фамм де менаж. А брат ее, Сергей Владимирович, всегда хотел быть поваром… Иметь огромную настоящую плиту, массу кастрюлек, сковородок… И теперь добился своего: действительно повар. Словом, все мечты всех нас троих в чудовищной точности осуществились. Ну, а после этого, скажите, пожалуйста, как не бояться за Васю? А вдруг и с ним то же будет, что с нами? А вдруг накликает на себя трубочиста, и мечты превратятся в действительность? Нет, не смейтесь… Совпадения совпадениями… Но, когда совпадений слишком много, это, простите, уже не курьез. Это, извините, настоящая мистика!

«Возрождение», рубрика «Маленький фельетон», Париж, 18 января 1936, № 3881, с. 3.

Чудовище

Был на днях по делу у одного русского изобретателя.

Любопытно.

Живет этот изобретатель с женой за городом, в скромном особнячке, окруженном садом. Глядя на дом снаружи, ничего особенного заметить нельзя, если не считать сети антенн, идущей от окон к деревьям, и огромного громкоговорителя, помещенного почему-то на крыше рядом с трубой.

Но внутри, действительно, много оригинального и необыкновенного. Начать хотя бы со входной двери. У этой двери