нее насколько — вы не представляете.

— Возможно, — Цунаде вздохнула. — Като дает это под твою ответственность. Но я тебя убедительно прошу повременить как можно дольше. Как можно.

— Затишье, — буквально непроизвольно вырвалось у Обито.

— Что?

Взгляд последней из Сенджу сделался холодным, но во всем остальном она сохранила вид хозяина, радушно принимающего у себя гостя. Но Шаринган Обито нельзя было этим обмануть. Он видел практически все.

— Так говорят, — ответил он. — Затишье. И ваши слова о том, что нужно повременить. Ученым, мне, всем. Цунаде-сама, затишье бывает перед бурей. Вы что-то знаете об этом?

Он говорил даже не о затишье, а о застое. О застое, который заметили опытные шиноби примерно год назад. Том самом застое, который буквально заморозил видимый мир на двадцать четыре месяца. Но Обито чувствовал, что помимо мира видимого, есть мир невидимый. И тот невидимый мир готовит нечто серьезное.

Цунаде устало опустила плечи и отвела взгляд. Несмотря на свой статус, она действительно была хорошей женщиной. И очень сильно напоминала старожилам свою бабушку — Мито Узумаки. В те времена, когда правил Первый Хокаге, его жена была будто матерью для граждан. Но если Хаширама Сенджу был мягок, то Мито была строга. И этим она уравновешивала внутреннюю политику мужа.

Цунаде Сенджу была строга, но справедлива и добра. Чутка и осторожна. В то время как Като Дан был… точен. Его действия, как Хокаге, были неопровержимо правильными, но от него самого, как от фигуры политической или же просто человека, не чувствовалось некоего «тепла». А народу нужно было тепло. И его даровала Цунаде.

— Я кое-что знаю, Обито, — вздохнула, наконец, Сенджу. — Но тебе не следует этого знать. По большому смыслу мне тоже не следует. И это затишье, как ты его назвал… Пускай это будет передышкой.

— Передышкой перед чем?

— Если бы я только знала…

* * *

Ветер поднимал песок и закручивал в причудливые вензеля, но никто из отряда не видел в этом ничего красивого. Особенно Ловен, который намотал выданный ему Сашими шарф на все лицо, оставив место в мире только для губ. Губы он, конечно, занял бутылкой. И шел под ручку с бухтящей Омо.

Сухие, кажущиеся настоящим наждаком, ветра заставляли бурчать вообще всех. А то, что это было лишь началом пути, понижало боевой дух еще на сотню градусов. И, тем не менее, Сенсома широко улыбнулся, когда они, наконец, дошли до границы.

— Шиццу! — он распахнул объятия и широким шагом направился к сыну.

— Здравствуй, — голос шиноби Ветра слегка дрогнул, но взгляд был тверд.

— Встречаешь еще далеко за порогом, — все так же весело продолжил Сенсома. — Ты так нетерпелив?

— Куда больше, чем ты думаешь, — изогнул губы в усмешке красноволосый. — Ты и так опоздал.

— Мы были заняты эти два года, — пробурчал ему Ловен, держа бутылку зубами за горлышко.

— Он опоздал куда больше.

Сенсома посерьезнел, но не расстроился, а только лишь кивнул сыну, позволяя ему начать их провожать. И Шиццу начал. Он был мастером путей пустыни, да, к тому же, еще и первоклассным шиноби, так что редкие чакрозвери или барханы предпочитали огибать плотный отряд стороной.

Только злые ветры терзали, но куда им было против шиноби? Даже Итачи чувствовал лишь дискомфорт.

Они много говорили по дороге. Сенсома почти не волновался, но для него даже самое малое «почти» было столь непривычным и необычным чувством, что его требовалось тут же закрывать разговорами. В основном все темы крутились возле той, с кем ему предстояло встретиться. Он не боялся этой встречи и даже понимал ее важность.

Ему просто было неловко.

И еще более неловко ему стало, когда Шиццу указал рукой на дверь солидного особняка, выстроенного за пределами Песка. Перед посещением Какурезато, его привечали в загородном доме. Вероятно, Шиццу опасался крутого нрава матери и разрушительной силы отца.

И опасался он не зря, между прочим.

На пороге их встретила Сануми, улыбающаяся всем, как дорогим гостям. И в той улыбке не было фальши. Хозяйка дома быстро разговорила всех членов отряда, успев даже найти какую-то смутно-общую тему с Ловеном, попутно проводив их в гостинную. Там уже было накрыто.

И, к облегчению Сенсомы, пусто. Он пристроился у дверного косяка коридора, ведущего, как он понял, в личные комнаты и краем уха слушал мерную болтовню.

— Сашими-сан, у вас в Узушио первое и второе подают вместе, или отдельно?

— Вместе, Сануми-сан, но стоит ли беспокоиться? Мы у вас в гостях и будем здесь по вашим правилам.

— Омо, ты отдавила мне ногу! Ик!

— Старый, сними уже шарф, мы в доме!

— Зачем?

— Как зачем, чтобы видеть!

— И на что тут смотреть? Или ты думаешь, что меня в пустыне песочек в глазах напугал? Нет, льдинка, там просто было скучно. Тут не лучше.

— Шиццу-сан? Что это.

— Это… подожди немного, парень, дай мне повторить. Тебя же зовут Итачи, верно? Нас представили смазанно.

— Итачи Учиха.

— Учиха, хм… Это, Итачи, Синий Скорпион.

— Таких не бывает! Автор такой фигни не писал!

— Это не настоящий зверь, старый! У него в руках бутылка. Сок?

— Алкоголь.

— Алкоголь?!

Сенсома усмехнулся, глядя, как удивленно распахиваются глаза Шиццу, не ожидавшего от старого мужчины без чакры прыти, достойной шиноби уровня Каге. У плеча усмехнулись в ответ.

— Не ожидала, что ты приведешь такой балаган, — произнесла Чие, встав рядом. — Этот старикашка похож на Озина. Чем-то.

— Ты плохо его знаешь, — ответил Сенсома. — Впрочем, так можно о многом сказать.

— И верно. Мы с тобой уже такие старики, а все еще ни хрена не знаем, — Чие вздохнула и покачала головой. — Ну, кроме того, что вон тот, красноволосый, наш общий ребенок.

Они посмотрели друг на друга и усмехнулись. Не вражда. Даже не соперничество за сына. Уважение. Взаимное и глубокое.

И тут дверь с грохотом распахнулась!

— Ах-ах, вся семья в сборе! — пропел невысокий молодой юноша, облаченный в черный плащ, из-под которого виднелись алые волосы.

— Сасори! — тут же вспыхнули все члены семейства Акасуна. — Ты…

— Я! — радостно воздел он руки вверх. — И не надо смотреть на меня скорпионами, потому что я не дурак. И не пришел бы сюда один, зная, как качественно вы размажете меня по пустыне.

— Ты сам — скорпион! — рыкнул Шиццу,