– Какого Корнилова? Как застрелили?

– Молча. В подъезде. Из пистолета с глушителем. Был такой прокурор.

– Боже мой! Это тот, о котором ты?..

– Тот самый. О котором тебе рассказывал.

– Женя, где твой пистолет? – встревоженно спросила Даша. – Он у тебя всегда с собой?

– Сдал в милицию, в оружейную комнату. Область велела, я и сдал. Все сдали. В Армении прокурор застрелил начальника, вот и велели – как бы чего не вышло… Дай-ка пройти!

Я вдел ноги в тапки и, минуя Дашу, двинулся по дому: сначала вымыл руки, затем, подумав, принялся приготавливать себе ванну – пустил горячую воду, заткнул сливное отверстие пластиковой пробкой, сходил в спальню за халатом и банным полотенцем. Все это я проделывал с угрюмым видом и на виду у жены, молча наблюдавшей за моими передвижениями.

«Ну давай! – косился я на Дашу, накручивая себя перед неизбежным разговором и в то же время не желая начинать первым. – Спроси еще о чем-нибудь! А уж как я поддержу, как отвечу!..»

Но она, с чутьем насторожившейся волчицы, молчала, и только когда я забрался в ванну, постучала в дверь, заглянула и спросила с легкой запинкой, не потереть ли мне спину.

– Сам справлюсь! – грубо отрезал я. – Закрой дверь, сквозит!

Вытянувшись в горячей воде, я закрыл глаза и стал думать, что сегодня впервые по-настоящему согрешил. Не флирт, не сворованные поцелуи, не в помыслах – на деле. И что в итоге: мучит меня чувство раскаяния или стыд? И в помине нет ничего такого! Есть приятное, но и постыдное воспоминание о нагом женском теле на заднем сиденье, о прерывистом дыхании, вскриках и жадных, иссохших губах. О сладком яде измены и блуда, впервые в жизни испытанном мною и, как оказалось, вовсе не смертельном. И ведь как просто, как буднично! Или это месть, она обесценила стыд, наделила бесчувствием к предательству? Но как бы там ни было, теперь у меня появилась Наденька – ее внезапно пробудившееся тело, страстное и податливое, ее острые, давно не мятые груди, плоский живот, сухие бедра, расплавленные зрачки и жгуче-черные волосы, влажные от любовного жара.

– Люблю тебя! – шепнула она на прощание. – Но это ничего не значит. Уезжай. Заводи машину и уезжай! Больше не смогу разговаривать с ней по телефону – непорядочно, стыдно, подло!

С ней – это с Дашей. Но теперь я не уверен, что после предстоявшего этой ночью разговора с женой кому-нибудь, и прежде всего Наде, придется говорить с ней по телефону…

– Ты там не заснул? – снова постучала в дверь Даша.

Я оторопело открыл глаза: черт знает, сколько времени прошло после того, как забрался в ванну! Вода давно остыла, а я еще не готов к разговору и оттого тяну, постукивая от прохлады зубами. Ну что ж, где ты, зеленоглазое чудовище? Нашепчи, как верная жена танцевала с другим, как целовалась с другим, а потом лгала и тем самым подтолкнула меня в объятия другой!

Злобно раздувая ноздри от прихлынувшего воспоминания, я вылез из воды, наскоро вытерся, завернулся в халат и двинулся грудью на амбразуру.

Даша ждала в гостиной – сидела у стола и рассеянно вертела в руках яблоко с надкусанным бочком. Когда я вошел, она положила яблоко на край стола, но сделала это торопливо и неловко, – и яблоко свалилось и запрыгало по полу к моим ногам. «А, змей-искуситель где-то рядом!..» – ухмыльнулся я и, не сдержавшись, поддел «библейский фрукт» ногой, как подвернувшийся на пути теннисный мячик.

От удивления у Даши округлились глаза. Она точно спрашивала меня взглядом: зол, да? если и так, чем яблоко виновато? Но не спросила – видно, не хотела начинать разговор с пустячной ссоры. Значит, припасла для меня нечто иное, более важное, чем мелкая перебранка. Неужели почуяла что-то и надумала опередить? Или поняла для себя все? – осталось только уведомить меня о принятом решении. И тут уж не до яблока, не до яблока…

– Твоя мать вчера приходила. Как всегда, заглядывала в холодильник, – первой начала она – голосом настолько обыденным и ровным, что я сразу же усомнился в этой напускной обыденности. – Контролирует, чем кормлю ее сына. – Я пропустил мимо ушей слова о матери, тогда жена решила дожать и с показным вздохом прибавила: – Как я устала от этой опеки!

– Так это из-за матери ты обрывала мой телефон?

Даша посмотрела на меня в упор и упрямо поджала губы, как бывало с ней, когда между нами намечалась ссора, но тут же взгляд смягчился, а губы тронуло подобие виноватой улыбки, с какой, случалось, просила прощения за какую-нибудь причиненную мне обиду.

«Ну давай, давай бей! А потом я ударю!» – подгонял я жену ответным взглядом. И она заговорила, но совсем не о том, о чем ожидал услышать.

– Женя, я хотела тебе сказать… Уже обошлось, но вчера я думала, что придется уволиться с работы.

– Уволиться? – опешил я. – С какой стати? Из-за проверки?

– Да. То есть нет, – продолжала Даша, тщательнее обычного подбирая слова и пытаясь взять меня за руку. – Один проверяющий… такой наглец!.. Я ударила его по щеке… Это все Мальвина: устроила вечеринку с выпивкой и танцами, потом оставила нас одних – а он полез целоваться… Я ударила – и в двери, а тут председатель комиссии, Иван Николаевич…

– Иван Николаевич? – переспросил я. – Весьма кстати. Он ведь всегда кстати, этот Иван Николаевич?

– Женя!..

Я состроил на лице мимическую гримасу, долженствующую означать понимание и участие, хотя в душе трепетал от мысли, что в самых худших моих ожиданиях что-то не срастается, что-то, с чем за последние дни и ночи почти свыкся – так же, как все мы, живущие на земле, свыкаемся с мыслью о неминуемой смерти.

– Ивана Николаевича, – не замечая моего смятения, продолжала Даша, – боятся как огня: придирчивый желчный педант… А тут догнал – вместе с Мальвиной, – вызвал машину, подвез к дому. Спрашивал, что случилось. А я молчу, зубы сцепила и молчу… Мальвина испугалась скандала, жужжит ему что-то на ухо, а я молчу… Знаю, это она устроила: сказала тому наглецу, что со мной можно… А тот проговорился: с другими в лесу гуляла – почему не со мной?.. Сволочь такая!

– А Иван Николаевич что? К дому подвез или на соседнюю улицу?

– На соседнюю… Откуда ты знаешь? Я попросила, чтобы на соседнюю, – боялась: увидишь и…

– И пойду морду бить? Или застрелю? Боялась чего? Почему сразу не рассказала?

– Я пыталась, но ты слова сказать не дал, умчался в район. И потом, как бы это выглядело: прокурор ввязался в драку? Я утром написала заявление, а получилось – незачем: Иван Николаевич спровадил того негодяя в область. Мальвина еще и посмеялась: «От греха!..» – И Даша с неуверенной улыбкой все-таки поймала меня за руку. – Знаешь, я рада, что сразу не рассказала: от греха и вправду нужно подальше. А теперь все хорошо. Да, Женя?

У меня вдруг стало сухо и горько во рту.

– И это все? Это все?

Даша недоуменно посмотрела на меня, словно хотела сказать: что еще? чего от меня ждешь? Но не сказала, а повторила одними губами: теперь – все – хорошо…