– Это совсем не то же самое, – возразила Рин. – Федерация…

– Получила по заслугам? Каждый ее житель? Даже женщины? И дети?

Рин вспыхнула.

– Но я не… Я поступила так не ради собственного удовольствия. Я не такая, как они.

Не как тот юный Цзян, который убивал, смеясь, с восторгом купался в крови. Не как Дацзы.

– Они в точности так же думают о себе, – сказала Сорган Шира. – Но боги их развратили, как развратят и тебя. Боги выявляют худшие и самые жестокие проявления. Ты считаешь, что контролируешь их, но с каждой секундой они разъедают твой разум. Призывать богов – все равно что заигрывать с безумием.

– Уж лучше так, чем сидеть сложа руки. – Рин понимала, что ходит по натянутому канату и следует держать рот на замке, но ее раздражали постоянные высокомерные поучения кетрейдов в духе пацифизма. – Я уж лучше сойду с ума, чем буду прятаться с пустыне Бахра и делать вид, будто ничего страшного не происходит, хотя могла бы предотвратить резню.

Сорган Шира только хмыкнула.

– Ты считаешь, что мы сидим сложа руки? Так тебе рассказывали?

– Я знаю, что во время первых двух Опиумных войн погибли миллионы. И знаю, что никто из вас не пришел на юг, чтобы этому помешать.

– И сколько человек, по-твоему, убил Вайшра?

– Меньше, чем погибло бы, если бы он не вмешался.

Сорган Шира не ответила, лишь продолжала тянуть паузу, пока слова Рин не стали казаться глупыми.

Рин ковырялась в миске, есть ей уже не хотелось.

– А как вы поступите с иностранцами? – поинтересовался Катай.

Рин уже и забыла про гесперианцев, пока Катай не спросил. Она оглядела лагерь, но нигде их не заметила. А потом увидела юрту размером побольше, стоящую на краю поляны. Ее охраняли Бектер и еще два всадника.

– Может, убьем, – повела плечами Сорган Шира. – Они же святоши, а от религии гесперианцев ничего хорошего не жди.

– Почему это? – спросил Катай.

– Они верят в единственного и всемогущего бога, а значит, не способны принять истину – существование других богов. А когда государство считает чужие верования греховными, насилие неизбежно. – Сорган Шира вздернула голову. – Как считаешь, нам их пристрелить? Это милосерднее, чем оставить здесь на верную гибель.

– Не убивайте их, – попросила Рин. В обществе Таркета она чувствовала себя неуютно, а сестра Петра ждала, что она начнет пробивать кулаком стены, но Аугус всегда казался ей наивным и доброжелательным. – Они же миссионеры, а не солдаты. Совершенно безобидны.

– Их оружие отнюдь не безобидно, – сказала Сорган Шира.

– Да, – согласился Катай. – Оно быстрее и смертоноснее арбалетов, особенно в опытных руках. Оружие им возвращать не следует.

– Но добраться домой им будет трудно. Мы можем дать вам только одного коня на двоих. А им придется пробираться через вражескую территорию.

– Вы можете обеспечить их всем необходимым для постройки плота? – спросила Рин.

Сорган Шира нахмурилась, размышляя.

– А они самостоятельно найдут путь по рекам?

Рин задумалась. Ее альтруизм так далеко не простирался. Ей не хотелось смерти Аугуса, но она не собиралась терять время, пестуя их как детей, хотя им вообще не следовало сюда приезжать.

Она повернулась к Катаю.

– Если они доберутся до Западного Муруя, то справятся, верно?

Он пожал плечами.

– Более или менее. Там много каналов. Можно заблудиться и оказаться в Хурдалейне.

На такой риск она готова была пойти. Это облегчит совесть. Если Аугусу и его товарищам не хватит ума, чтобы добраться до Арлонга, виноваты будут они сами. Аугус когда-то был к ней добр. Она позаботится о том, чтобы кетрейды не пустили стрелу ему в голову. Больше она ничего ему не должна.

Когда Рин подошла к Чахану, он сидел в одиночестве на берегу реки, притянув колени к груди.

– Они не считают, что ты можешь сбежать? – спросила она.

Он криво улыбнулся.

– Они знают, что я не умею быстро бегать.

Рин села рядом.

– И что теперь с вами будет?

Его лицо оставалось непроницаемым.

– Сорган Шира больше не доверяет нам присматривать за цыке. Она заберет нас обратно на север.

– И что с вами будет там?

Его кадык дернулся.

– Возможны варианты.

Рин знала, что ему не нужна жалость, а потому не хотела его этим отягощать. Она набрала в легкие воздуха.

– Я хотела тебя поблагодарить.

– За что?

– За то, что вступился за меня.

– Я лишь спасал собственную шкуру.

– Конечно.

– Но все-таки надеялся, что и ты не умрешь, – признался он.

– Спасибо за это.

Повисла неловкая тишина. Взгляд Чахана несколько раз стрельнул в сторону Рин, словно он не решался перейти к новой теме.

– Ну же, скажи, – наконец произнесла она.

– Ты правда этого хочешь?

– Да, раз ты так мучаешься.

– Ну ладно. Внутри Печати ты видела…

– Алтана, – поспешила ответить Рин. – Живого Алтана. Вот что я видела. Он был жив.

Чахан судорожно вздохнул.

– И ты его убила?

– Я дала ему то, чего он хотел.

– Понятно.

– А еще я видела его счастливым, – сказала Рин. – Он был другим. Не страдал. Никогда не страдал. И был счастлив. Вот каким я его запомню.

Чахан долго молчал. Рин понимала, что он пытается не расплакаться на глазах у нее, но видела проступившие слезы.

– Это все по-настоящему? – спросила она. – В другом мире это реально? Или Печать лишь показывает то, что я хочу увидеть?

– Не знаю. Наш мир – это греза богов. Может, у них есть и другие сны. Но наша история уже свершилась, и в этом сценарии никто не вернет Алтана к жизни.

Рин откинулась назад.

– Я думала, что знаю, как устроен мир. Как устроена вселенная. Но я ничего не знаю.

– Как и большинство никанцев, – сказал Чахан, даже не пытаясь замаскировать высокомерие.

– А ты знаешь? – фыркнула Рин.

– Мы знаем природу реальности. Понимаем ее, изучая годами. Но твои соотечественники – отчаянные и уязвимые глупцы. Не могут отличить реальность от иллюзии и потому цепляются за мелкие истины, ведь это лучше, чем осознать, что их мир на самом деле не так уж важен.

Теперь она начала понимать, почему кетрейды считают себя хранителями вселенной. Кто еще так хорошо понимает природу космоса? Никто даже близко к этому не подошел.