Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ну вот, я отплатила за обиду. Где здесь Кирицубо?»
Первая жена вернулась домой и хотела снять маску, но маска держалась на лице крепче, чем, если бы была прикована цепью или прибита гвоздями. Женщина разве что голову себе не оторвала, но снять маску не смогла. Да ещё и её палка от руки не отнималась. Она действительно превратилась в злобного дьявола. «Несчастная я! Как же так? Что мне теперь, бедолаге, делать?» Ей было стыдно показаться на глаза людям. Не понимая, сон это или явь, она проплакала всю ночь до рассвета.
Чуть только рассвело, не желая, чтобы люди её увидели, старая жена спряталась под большим деревом у горы позади дома. Вот что страшно: если наружность стала дьявольской, то и душа тоже станет дьявольской. «Кажется, люди идут! Немного поем и утолю голод», — только об этом она теперь и думала, и никакие другие мысли уже не посещали её. В деревню она, естественно, не ходила. Она жила, спрятавшись у священного дерева горы Оути[542]. И дереву этому не суждено было облететь, как опадают алые листья клёна на реке Тацута и Хацусэ[543], женщина не могла исчезнуть, как исчезает роса на равнине Мусаси[544], ей предстояла долгая бессмысленная жизнь, её страдальческие крики были слышны далеко в горах и по берегам речушек, где одни влажные оленьи следы. Рукава одежды промокли от слёз, её терзаниям не было предела.
«Ох, несчастная я! Маска не снимается, палка не отнимается! Что со мной будет?! Хоть бы какой человек пришёл, я бы его съела и голод утолила!»
Вот так вот. Среди детей этой женщины оказался и послушник. От своего наставника в храме Никко[545] он узнал о том, что невозможно было скрыть. Услышав о случившемся, послушник тут же отправился к матери. «Какая жалость! Что сталось с моей матерью? Какой бы облик она ни приняла, я должен её увидеть хотя бы один раз!» — молился он. Повсюду искал он её. «Там, в горах, поселилось какое-то чудовище», — шумели люди. Послушник заподозрил неладное и пошёл туда. Под большим деревом пряталась дьяволица.
— Странно! Кто ты? — спросил послушник.
— Мне стыдно! Я не растаяла, как роса на траве, неужели мне показаться в таком виде! — у дьяволицы потекли слёзы.
— Так ты моя мать?
— Ты и представить себе не можешь, какая я стала! Несчастная я! — повторяла дьяволица.
— Ты ведь моя мать, а я и не знал, что твоя душа стала такой злобной. И вправду, это ужасно. Ладно, пусть будет так, но ты пробовала как-нибудь снять маску? — спросил послушник.
— Да я разве что голову себе не оторвала — не снимается!
— Это случилось из-за того, что ты сама была злобной, в таком случае не помогут ни боги, ни будды. Когда изменится твоё сердце, тогда и маска снимется, и палка отнимется. Забудь свою ненависть к людям, забудь свои несчастья, забудь себя, ни о ком не думай, сиди и храни молчание. Хотя и трудно расстаться со снами и призраками, но когда услышишь о деятельных дхармах[546], когда избавишься от снов и иллюзий, ни тебя, ни других уже не останется.
— Что же это с тобой такое? Стыдно, если кто-нибудь увидит! Попробуй как-нибудь снять эту маску!
— Почти что шею свернула, не снимается.
— Итак, в сердце человека — будды трёх миров. Когда он творит добро, это означает, что у него сущность будды. А когда человек творит зло, будды превращаются в дьяволов и истязают человека. Когда я тебя увидел, у меня не осталось никаких сомнений, что с тобой случилось именно это. Это не противоречит закону будды. То, что находится в сердце, — самое главное. Другой правды нет. Ты ведь не собираешься расстаться с телом? Отчего же уповаешь на неправильные слова? Произнося их, можно и будду возненавидеть. Вот если следовать закону недеяния[547], тогда обязательно настанет время, когда человек станет буддой. Об этом говорят и восемь школ, и девять школ, и двенадцать школ[548], школы Сингон, Тэндай, Куся, Хоссо, Санрон. В учении школы Сингон — семьсот почитаемых мира-алмазного жезла и пятьсот почитаемых мира-чрево[549], у них руки и пальцы на руках сложены особым образом[550], они звонят в колокольчики, держат токко, монотонно читают молитвы, но все они, повинуясь деянию, устремляют свои сердца к женщине, изображённой на картине. Но если даже отбросить и токко, и колокольчики, останется сидячая медитация[551], называемая основной. В стихотворении об этом говорится так:
От начала
К началу следуют люди.
Все они
Возвращаются
К своему началу.
Возвратиться к истоку — в этом суть. И если, читая молитву, перестать бить деревянной колотушкой в гонг и отвернуться к стене, в этот миг:
Когда читаешь молитву,
Ни