— Ты абсолютно права, — виновато сказала я.

— Ну, в любом случае осталась всего неделя. Просто садись на синкансэн и приезжай, ладно? Мы так редко собираемся всей семьей, и вообще, ты обещала. Я тебя жду.

— Угу.

— Ты какого числа к нам собираешься? Как и планировали, приедешь тридцать первого и переночуешь у нас?

— Угу.

— Тогда позвони, как доберешься до Осаки и будет ясно, когда тебя ждать. Я тебя встречу на Сёбаси! А потом поужинаем где-нибудь все втроем.

Я пошла на кухню, набрала стакан воды из-под крана и тотчас выпила. Потом вернулась в комнату и, распахнув занавески, уставилась в окно. На деревьях у соседнего дома трепетала листва, а за ними виднелось по-летнему голубое небо. В небе висело большое, пышное кучевое облако. Если бы существовал какой-нибудь каталог с идеальными образцами кучевых облаков, оно по праву могло бы попасть на первую страницу. Какое-то время мой взгляд блуждал по его округлым очертаниям. Оно соединяло в себе разные оттенки белого, серого и синеватого, но в целом казалось белоснежным.

Со смерти Сэнгавы прошло около трех недель. Позвонила Юса и рассказала, что на похоронах из издательства было всего три человека — кто-то из руководства, непосредственный начальник Сэнгавы и та коллега-редактор, ее подруга. Из писателей не пригласили никого.

— По словам коллеги, — сказала Юса, — Сэнгава не выглядела сильно исхудавшей. Даже в гробу оставалась красивая.

— Ясно.

— Из-за того, что похороны были чисто семейными, многие из ее подопечных и просто знакомых теперь не могут разобраться со своими эмоциями… Да мне и самой все еще не верится, что ее больше нет. Поэтому ходят разговоры о том, чтобы организовать поминки. Где-нибудь в начале осени — может, в сентябре.

— Угу.

— Говорят, похороны и поминки нужны не мертвым, а живым.

— Да.

— Но мне что-то не хочется туда идти, — тихим голосом произнесла Юса. — Сама не понимаю почему.

Я посмотрела вперед, на идущую под горку асфальтированную дорогу.

По ней, изо всех сил толкая перед собой сумку-тележку, поднималась старушка: белая шляпа с полями, белая рубашка с открытым воротом, бежевые брюки. Ничто не заслоняло августовского послеобеденного солнца, и в его лучах улица выглядела словно под затянувшейся фотовспышкой. Зеленые листья, асфальт с надписью «Стоп!», электрические столбы, старушка с ее тележкой и даже их тени выглядели как на засвеченном фотоснимке. Которое уже мое лето по счету, подумалось мне. Я понимала, что ответ очевиден и равен моему возрасту. Но наверняка где-то существует иное, истинное число, думала я, не сводя глаз с выбеленного солнцем летнего пейзажа.

В последний день августа небо над Токио стали затягивать облака, но из голубых прогалин между ними лился солнечный свет. Я встала в шесть утра, достала из шкафа старый рюкзак и сложила в него запас белья и носков на два дня и умывальные принадлежности. Рюкзак был старый, купленный мной больше двадцати лет назад, но вполне годный, поскольку я его время от времени проветривала. Я позавтракала, выпила чашку холодного ячменного чая и, собравшись с мыслями, вышла из дома.

Я понимала, что быстрее было бы доехать от Сангэндзяи до Сибуи, потом по линии Яманотэ до Синагавы и там пересесть на синкансэн, но решила все-таки отправиться на Токийский вокзал. Во-первых, это конечная станция синкансэна и там можно гарантированно сесть, не бронируя место за дополнительную плату. А во-вторых, через Синагаву я еще никогда не ездила. Я вообще редко пользовалась электричками: ежедневный мой маршрут пролегал от дома к супермаркету возле станции и обратно. К тому же с моим топографическим кретинизмом делать пересадку на огромной малознакомой станции было страшновато.

Теплый утренний воздух ласкал кожу. Я всего лишь шла к станции по серой асфальтированной дороге, которую знала как свои пять пальцев, но людей вокруг почти не было, отчего ощущение было такое, словно в кармане лежит свежевыстиранный и выглаженный, аккуратно сложенный носовой платок. Я вспомнила, как на летних каникулах, когда я еще училась в начальной школе, мы по утрам выходили в сквер на радиозарядку. Соседские дети выглядели сонными, но радостными. В пляжные сандалии набивался песок. Ворковали голуби, от большой дренажной трубы в синеватой тени тянуло сыростью и прохладой. После обеда мы вытаскивали шланг и баловались с водой. От сырой, почерневшей земли веяло особым запахом. Я могла целую вечность наблюдать за тем, как переливается на солнце струя воды, льющаяся из шланга. Иногда я видела на нашем балконе фигурку бабушки Коми, которая развешивала белье после стирки. Она не знала, что я на нее смотрю, и старательно тянулась вверх, чтобы прицепить на перекладину очередную вешалку с одеждой или нижним бельем. Тайком разглядывая ее издалека, я чувствовала, как во мне борются смущение и радость, а еще почему-то нарастает странная тревога: а вдруг так и останется навечно, я здесь, а она там?

До Токийского вокзала я добралась к восьми, и он уже кишел народом. За те годы, что я тут не была, ничего не изменилось. Время будто сложилось, как простыня, — конец к началу. Потоки людей устремлялись к турникетам и прочь от них. Если что и появилось тут нового, то это толпы иностранных туристов. С красной, обгоревшей кожей, одетые в топы, шорты и сандалии, они тащили огромные рюкзаки, которые от малейшего неправильного движения грозили опрокинуть владельцев на пол. То и дело на весь вокзал разносились объявления, разобрать которые было почти невозможно; что-то постоянно то гудело, то звенело, то дребезжало.

Я купила билет без места до станции Син-Осака, нашла ближайший синкансэн «Нодзоми» и встала в конец очереди к двери вагона. Войдя, я села у окна. Вскоре поезд мягко, без единого звука двинулся с места.

Около сорока минут он ехал на запад сквозь город, мимо жилой застройки и торговых центров, пересекая реки одну за другой. Постепенно городской пейзаж сменился полями и пустошами, и поезд начал нырять из туннеля в туннель. За окном показались горы и россыпь домиков у их подножия. Я увидела безлюдную дорогу, уходящую к горизонту между полей, и маленький грузовичок, который медленно ехал по ней вдаль. Черные крыши теплиц сверкали на солнце, вдали поднимались белые перья дыма. Провожая глазами ландшафт, я думала о том, что мне не суждено оказаться ни на этой дороге, ни на краю этого поля, ни на берегу этой реки и не суждено увидеть пейзаж, который открывается только оттуда. Человеческое тело такое крошечное, и нам отпущено так мало времени. Мир почти целиком состоит из