Продолжая пристально смотреть на Кямрана. Мюжгян тихосказала:

— Ты еще более бессердечен, чем я думала.

— Почему? — так же тихо спросил молодой человек.

Мюжгян отвела Кямрана в сторону.

— Не видишь, в каком она состоянии. Разве мало того,что ты разбил ей жизнь и сердце?..

— Мюжгян…

— Мы столько лет не виделись… Феридэ не выдержалагоречи разлуки, забыла обиду, боль и приехала. Она почти выздоровела. А тыснова бередишь рану, которая только что затянулась… — на глаза Мюжгян набежалислезы. — Я думаю о том, как будет мучиться несчастная завтра, уезжая… Да,Кямран, завтра Феридэ уезжает. Все уже готово. Теперь она больше нерассказывает мне ни о своей жизни, ни о том, что у нее на душе. Внезапныйотъезд для меня тоже неожиданность. Когда я спросила, к чему такая спешка,Феридэ сослалась на письмо, полученное от мужа. Уверена, это неправда. Онабежит от тебя, сколько же бедная будет страдать? Я говорю это не просто так,Кямран. Боюсь, расставание будет для нее очень мучительным. Феридэ сильная,удивительно сильная, но она ведь женщина. Ты в долгу перед ней! За разбитуюжизнь! Сделай все, чтобы в последние часы перед разлукой она была мужественнойи спокойной. Постарайся.

Кямран стоял бледный как стена.

— Ты говоришь только о разбитой жизни Феридэ. А как жемоя?

— Ты сам этого хотел.

— Не будь такой жестокой, Мюжгян!

— Пойми, если бы было иное положение, я бы и говорилаиначе. Но что мы можем сейчас поделать?! Феридэ — жена другого, она связана порукам и ногам. Да, вижу, ты тоже очень несчастен. Я уже не сержусь на тебя. Ноделать нечего…

Весть об отъезде Феридэ быстро разнеслась по дому. Но никтооб этом не говорил вслух. Ужин прошел в гробовом молчании. Азиз-бей выгляделеще более старым, разбитым. Он посадил Феридэ рядом, гладил ее плечи, брал заподбородок, поворачивал к себе ее лицо, смотрел в глаза и приговаривал:

— Ах, Чалыкушу!.. Ты разбила на старости лет моесердце!..

В этот вечер все разошлись рано.

Уже за полночь, когда особняк спал, Мюжгян вышла из своейкомнаты. На плечах у нее была тонкая шаль, в руках — маленький подсвечник. Нацыпочках, то и дело останавливаясь, она добралась до комнаты Кямрана. За дверьюбыло темно и тихо. Молодая женщина осторожно постучала и шепотом позвала:

— Братец Кямран, ты спишь?

Дверь открылась. На пороге стоял Кямран. Он даже нераздевался. Тусклое пламя свечи осветило его бледное, усталое лицо. Он частоморгал глазами, словно слабый свет ослепил его.

— Ты еще не лег, Кямран?

— Как видишь…

— А почему потушил лампу?

— Этой ночью свет жжет мне глаза.

— Что же ты делаешь в потемках?

Кямран горько усмехнулся.

— Ничего. Пережевываю да перевариваю свое горе, своюболь. А почему ты пришла так поздно? Что тебе надо?

Мюжгян заметно волновалась.

— Ты знаешь, удивительная новость! Не горюй, Кямран,возьми себя в руки. Сейчас узнаешь…

Мюжгян вошла в комнату, поставила свечу на стол и осторожноприкрыла дверь. Она молчала, словно раздумывала, с чего начать. Наконец,стараясь побороть волнение, заговорила:

— Не бойся, мой дорогой Кямран. У меня нет дурныхвестей. Напротив, это очень хорошо. Но если ты будешь так волноваться…

Мюжгян старалась успокоить брата, а сама волновалась ещебольше. На ее глазах блестели слезы, голос дрожал.

— Слушай, Кямран. Вечером ко мне пришла Феридэ,странная какая-то, необычная… «Мюжгян, — сказала она, — только тебеодной могу я открыть свое сердце. Ближе тебя у меня нет никого. Хочу, чтобы тызнала еще одну тайну. Храни ее до утра, пока я не уеду. Потом расскажешь всем.Знаю, вы были поражены моим неожиданным приездом. Я объяснила его тем, чтосильно тосковала и не могла перенести разлуку. Да, это верно… Но не это главнаяпричина. Я приехала сюда, чтобы выполнить обещание, которое дала самомудорогому мне человеку, когда он лежал на смертном одре. Мюжгян, я былавынуждена сказать вам неправду. Мой муж умер три месяца назад от рака…»

Сказав это, Феридэ прижалась головой к моему плечу изарыдала. С трудом сдерживая слезы, она продолжала рассказ: «Перед смертьюдоктор вызвал меня и сказал: „Феридэ, теперь я не боюсь, что ты будешьнуждаться, все мое наследство переходит к тебе. Скромному человеку этих денегхватит на всю жизнь. Но меня волнует другое. Женщине нельзя жить одной, дажеесли она богата. Деньги — одно, а любовь, тепло — совсем другое. Феридэ, еслихочешь, чтобы я умер спокойно, поклянись, что после моей смерти ты поедешь вСтамбул к своим родным. Если даже не захочешь остаться с ними навсегда, топоживешь там хоть два-три месяца. Жизнь — бесконечна. Может, когда-нибудьродные будут нужны тебе. Или случится, что в один прекрасный день ты затоскуешьо семейном тепле… Словом, милая Феридэ, если я буду твердо знать, что тыпомиришься с родными, то умру спокойно, не буду тревожиться за твою судьбу…“

Я плача обещала доктору выполнить его последнее желание. Нои этого ему показалось мало. Он просил меня помириться с моим бывшим женихом,говорил, что Кямран когда-нибудь станет для меня старшим братом. Доктор передалмне запечатанный сургучом пакет, который я должна была своей рукой вручитьКямрану.

«В этом пакете, — сказал он, — старая тетрадь,которая когда-то очень огорчила меня. Я хочу, чтобы и твой бывший женихнепременно прочел ее. Поклянись, что передашь…»

Теперь ты все знаешь, Мюжгян… Мой милый доктор был честным,искренним человеком. Он считал, что для меня примирение с родными —единственное спасение от одиночества в жизни. Но он не мог знать как это будетмучительно. Я похоронила доктора рядом с Мунисэ и приехала в Стамбул. Толькотам я поняла, как трудно выполнить его завещание: мне сообщили о смертиМюневвер. Там же я узнала, что обо мне очень плохо говорят. Если бы женаКямрана была жива, мой приезд на несколько дней к родным выглядел бы вполнеестественно: ведь я вдова, мой муж только что умер… Но теперь все вы, дажеКямран, даже ты, Мюжгян, которая знает меня лучше других, можете подумать обомне бог знает как плохо. Скажете: «Ездила, годами бродяжничала; какие только неперенесла приключения; кто знает, наверно, низменные расчеты заставили еепродать себя старику… А теперь, узнав, что Кямран свободен, вернулась в роднойдом, который покинула и прокляла пять лет назад. Опять расчет!..» Возможно,некоторые из вас, добрые и сострадательные, думали бы иначе, но даже перед нимия чувствовала бы себя неловко…»

Мюжгян волновалась все больше и больше; лицо ее былопечально.