И все равно малыша повесили. Хотя могли бы просто сделать вид. Найти подходящий труп, выставить на площади…

А ребенка? Поручи его доверенному человеку, увези куда подалее, сдай в обитель, продай в рабство в Турцию, вырасти при дворе, как холопа, чтобы на глазах был, жени на крестьянке, чтобы прав на трон не имел… да что угодно, но не иди на такую откровенную подлость! Ведь платить за тебя будут твои дети, внуки, правнуки… и не надо говорить, что в Николае Втором, может, и крови‑то уже от Михаила Романова не осталось, после всех Екатерин и Елизавет. Принял на себя имя — прими и все грехи этого имени. Вовсе уж стоит промолчать про то, что народ это видел — и никто даже не вякнул! Добрые, милосердные люди!

И кому придется расплачиваться конкретно за этот грех?

Софья пока не знала. Но была уверена, что на ее брата это лечь не должно. Только вот что она может сделать?

Разберемся. Пока же…

Дела наваливались неотвратимой лавиной.

Софья плюнула — и своей волей направила на практику выпускников царевичевой школы во все приказы. От Посольского до Разбойного. Пусть смотрят, учатся, прикидывают, кого можно поменять.

Принялся жаловаться Питирим. Мол, и стар он, и дряхл, и возраст, и простатит, и вообще… царевна вздохнула и принялась прикидывать, кто…

Она помнила, что Петр Первый учредил Светлейший Синод, но ей‑то к чему такие радости? Пусть остается патриарх! С одним вороном проще договориться, чем с целой стаей. Да и то сказать — демократия была хороша только в Афинах, где все друг друга знали, а результаты выборов, может, и не подтасовывали. Безусловно, Синод был выгоден, если выбивать у церкви опору из‑под ног. Но Софья предпочла бы, чтобы вера стала опорой государству. Просто планку снижать не надо, а то докатимся, как в девяностые, до торговли водкой под благословение.

Надо было выбирать, кто заменит Питирима. И это должен быть человек достаточно молодой, умный, но не слишком амбициозный, чтобы не стал давить на государя, как тот же Никон. Но и не замалчивать свое мнение, чтобы Алексей… мало ли что!

Софья отлично понимала, что она не вечна. Что‑то с ней случился — и Алексей останется… с кем?

С командой.

Которая поймет, поддержит и поможет. И хороший священник там не последнее дело.

Аввакум?

Нет, его не примут. Он слишком свят для дел чиновных и сановных. А вот кто?

* * *

Первому покушению Алексей значения не придал. На вражеской земле все‑таки находятся. Если б тут никто не покушался — странно было бы.

Хотя Ваня и возмущался, требуя разобраться, а не гнать всех слуг подряд.

Второе покушение уже заставило насторожиться обоих.

Когда Алексей проезжал по улицам Бахчисарая…

Обычный день, все хорошо, все спокойно, скоро войска уходят, остается только небольшая их часть для поддержания порядка, Алексей Алексеевич решил проехаться по городу от скуки… и так получилось. Что‑то напугало коня, он дернулся в сторону, едва не вставая на дыбы — и в этот миг рядом с головой царевича свистнула стрела.

Сначала просто никто не поверил, что вот так, нагло средь бела дня… и момент, в который можно было бы поймать убийцу, был попросту упущен. Стреляли с крыши одного из домов, но кто? Когда туда добрались казаки — там было уже пусто.

Кто?

За что?

И ведь стрела была явно не татарской, нет. И не из татарского лука выпущена.

Кто‑то из своих?

Но кто?

И почему?!

Алексей приказал заняться расследованием и стал осторожнее. А потом пришло письмо от Ромодановского, с вложенным письмом от Софьи.

Ромодановский был краток.

Государь, холоп твой Гришка челом тебе бьет.

Приходили под стены Азова татары, да все тут легли. Селим — Гирей как пришел, так и остался. Войско их разбито и остатки рассеяны.

Ждем твоих дальнейших указаний, а покамест молимся за тебя.

Печать, подпись.

Алексей усмехнулся. Григорий явно нарывался на медаль и хороший пост. И почему бы нет? Ежели на пару лет его еще оставить комендантом Азова, а за то… Хотя к чему — за то? Просто не слишком сильно его контролировать — у него и так к рукам много чего прилипнет. Но тут уж…

Воровать будут всегда, это закон жизни. Тут главное, чтобы воровали умеренно.

Софья рассказывала ему байку, как выбрали в селе вороватого старосту. Ну тот, конечно в свой карман, но и село развернулось во всю ширь. А людям воровство все одно не по нраву. Выбрали другого. Тот, дурак ретивый, чуть барина своего до обнищания не довел. Кинулись люди к первому, а тот им и отказ дал. Нет уж, говорит, я‑то вас, как тех овец, голодом не морил, с сытых же больше шерсти будет. А вы поступили по — бараньи, вот и расплачивайтесь теперь.

Так что воровать будут. И при Ромодановском надобно оставить людей, которые будут доносить, что, как, где, сколько…

Но Григорий хорош тем, что не зарывается, не забывает свое место и растит жирных овец.

А что пишет Сонюшка?

Это письмо Алексей читать один не стал, позвал друга, и они с Иваном вместе вскрыли письмо от сестры. Хотя кому сестра, а кому и любовь…

Милый мой братец, родной мой Алешенька.

Подобру ли ты, поздорову? Молюсь за тебя ежедневно.

Молюсь и за Ванечку Морозова. Верю, что все с вами будет хорошо, что обниму вас вскоре обоих крепко — крепко…

Берегите себя, ежели вас не станет, то и мое сердце биться не будет.

Теперь о новостях.

Лучше, Алешенька, я тебе это напишу, нежели кто другой.

В ночь на двадцать девятое июня умер наш с тобой батюшка, государь Алексей Михайлович. Ты теперь царь земли Русской.

Но самое страшное впереди. Батюшка умер не своей смертью, он был отравлен иезуитами.

Не зря мы с тобой не доверяли Полоцкому — он стоял за этими делами. А потому береги свою жизнь — он признался, что отправил в войске нескольких убийц. Прилагаю их имена, но может быть, что их и более.

Хованский пытался поднять бунт, но сейчас уже все окончено. Мы все встали, как один. Сейчас я ожидаю твоего возвращения и готовлюсь к повенчанию тебя на царство. Федя и Ванечка также шлют тебе приветы и надеются вскоре увидеться. Тетушки и сестрички обнимают тебя крепко. Не знаю, чего потребует от тебя война, но верю — ты сделаешь так, как лучше будет нашей родине. Я продержусь до твоего возвращения сколько понадобится, обещаю. Ежели бы я была одна, бояре могли бы взбунтоваться, но сейчас они напуганы, а рядом со мной вся семья. Кроме этого, я говорю всем, что мои решения должны быть тобой утверждены, как приедешь, так что готовься — будут жаловаться.