— За царевну порукой мое слово. Мой супруг покойный, — рука быстро сотворила крестное знамение, — и вправду… думал…

Всхлип оборвал ее речь. Царевич Иван чуть приобнял царицу за плечи.

— Все в порядке, Любушка…

Женщина поднесла к глазам белый платочек. Не рукавом же утираться! Софья за такое ругала нещадно!

— А когда государь вернется, вы, бояре, так ему и отчитаетесь, — опять повела речь Софья. — Мол, бунт был, да мы к нему никак не причастны, мы на благо государства работаем. Вот, погляди, государь…

Бояре переглядывались с видимой опаской, а Софья тем временем достала стопку пергаментов.

— А начнем мы со сроков розыска беглых крестьян…

Три часа спустя Софья входила в свой кабинет довольная и счастливая. Начало было положено и начало неплохое. Первым пунктом был принят Юрьев день. То есть — целых шесть дней, раз в два месяца, когда крестьянин волен был уйти от своего хозяина. А ежели хозяин зело лютует и неправомочные расправы над людьми учиняет, то может крестьянин и ранее челом царю бить. Но ежели он лжу возведет…

Одним словом — будем постепенно возвращать порядье, пусть крестьянин сам определяется, на кого работать желает. А ежели хозяин негодящий, то нечего с ним и вязаться. Салтычих и проч. нам только не хватало.

Вторым пунктом шел розыск беглых крестьян. А именно — три года. Потом — довольно. Ежели человека за три года не нашли, так его и потом искать не стоит. Ни к чему.

Вот с третьим пунктом пока не определились. Софья с радостью заменила бы барщину на оброк, но вот размеры? Одно было ясно — если крестьянина заставить обрабатывать, например, пять десятин своей земли и пять десятин хозяйской, да еще по мелочам прислуживать… это ж какое его обнищание будет!

Не пойдет!

Так что третий вопрос до конца не решили, но обещали подумать и собраться завтра же. Софья насмешливо потирала руки. Дайте время, дайте только время…

Ах да, Одоевский…

Этого выспросят как следует, конфискуют что‑нибудь ценное и удалят из Москвы. Пусть себе едет в дальнюю деревню, раны залечивать. Обнаглел сильно.

* * *

Алексей Алексеевич Романов тем временем писал письмо.

И таки — да! Турецкому султану!

Правда, в отличие от казаков, он был исключительно вежлив. Куртуазен и даже слегка прогибался, как сказала бы Софья. Ну, так что поделать?

Надо!

Сие есть высокое искусство дипломатии.

Алексей, содрав все султанские титулы (из того самого письма султана запорожцам, таки да!) перечислял их и хвалил султана.

Сожалел, что из‑за тяжких ошибок они с его предшественником оказались в таких разногласиях и выражал надежду, что они обязательно будут исправлены.

Даже не просто так!

ОБЯЗАТЕЛЬНО!!!

Да, ему пришлось вторгнуться в крымское ханство. Но ему угрожали. Предупреждали! И даже дали денег на войну.

Кто?

Эммм… есть тут такие, в Европе. Которые светят, но не греют.

Испания и Франция.

Дословно он, конечно, не писал, но между строк читалось отчетливо. И про Людовика — Солнышко, и про Габсбургов, кои раскатали фамильную губу. И скромный намек, мол, я бы и не решился, где уж нам, медведям, но тут на меня надавили, чтобы натурально поживиться на вашем несчастье.

И предлагал мир. Лучше — вечный.

Что вы получаете из Крыма?

Рабов?

Ну… тут уж — извините. А вот все остальное, например, знаменитая розовая соль — все останется доступным. Опять же, мощь Османской империи неоспорима, но ведь и Русь не малое королевство. Так что, может быть, не свариться на радость всяким там?

Зачем вам это захолустье, фактически Азовское болото с лягушками? Все равно все выходы к морю будут у вас. А мы сможем торговать напрямую. Меха, золото, изумруды, руда, дерево — Русь богата.

От нас больше выгоды, чем от немытых крымчаков, которые если в спину и не ударят, так сбегут уж наверняка!

И все это обильно пересыпать витиеватостями, красивостями и уверениями в своем немалом уважении. И приложить к письму что‑нибудь хорошее. Только не изумруды, может, меха? Их здесь тоже хватает — и хороших, сам бы не побрезговал. Надобно с Ваней посоветоваться.

А попутно…

Тамань — атамань.

Почему‑то так называла ее Софья. И улыбалась загадочно.

Да, туда пойдут войска. Можно даже без него, там для военных действий Ивана Сирко с лихвой хватит. То‑то он развернется во всю ширь и мощь! И ту часть Крыма тоже надо зачищать. Тамань, Темрюк… нет, на Сухум — Кале мы не покушаемся. Но там же все равно Адыге, Кабарда — вот и чудненько. Черкесы с одной стороны, мы с другой — и вторая часть Крыма наша будет. Можно даже в Сухум — Кале вторгнуться, чуть — чуть, чтобы когда Османы ответят, было что уступать. Не Бахчисарай же им отдавать и не владения на полуострове?

Нет уж. Уплыло — так уплыло. А вот там — пусть. Пососедствуем какое‑то время. Закончим войну, отдадим лишнее — и Османские владения больше не трогать.

Пока.

Да, такое махонькое слово, всего четыре буквы, а сколько смысла!

Нет, покамест бодаться с Османами ни к чему. Вот потом, позднее… Может быть, даже его дети, ежели это не сильно разорит страну. А сейчас — обезопасить себя от удара в спину — и смотреть в Сибирь. Опять же, Балтика…

Слишком многое нужно сделать, чтобы можно было тратить время на войны. А потому царевич сидел и писал письмо. И даже не думал о том, что скажет отец.

Победителей не судят. А победа должна быть окончательной. То есть такой, чтобы не тянулась война на двадцать лет. Вот, как его отец с поляками разбирался — это ж не война, а волынка! Сколько времени, нервов, сил, жизней, да и денег тоже! И что — окупилось?!

Ничуточки!

Он не должен повторять ошибки своего отца.

* * *

Письмо, в котором сообщалось, что Алексей Михайлович умер, отправилось по следам войска русского. Крым хоть и большой, да все ж войско не иголка, найти царевича можно. И ездить там сейчас уже не так опасно — проредили татарскую саранчу…

Так что Ромодановский снарядил отряд из двух десятков человек, приложив и свое письмо о том, что под стенами Азова случилось. Найдут царевича, никуда не денутся. А Воина Афанасьевича отпустил домой.

Когда мужчина узнал, что его отец при смерти — его бы и цепи не удержали.

Хоть успеть, хоть попрощаться… сколько ж батюшка из‑за его юной дури претерпел!

Ромодановский, также будучи в курсе, теперь оставался в Азове и ждал царевича. Впрочем, теперь он был куда как спокойнее за свое будущее. Все‑таки Алексей Михайлович — человек своеобразный. А Алексей Алексеевич куда как лучше.