– Я понимаю, что это усложнит задачу охраны, – Преображенский прицепил на пояс парадного мундира кинжал, – но чему быть, того не миновать…

– Ваша светлость, – озадаченно шепнул из-за спины Горох, – на парад полагается выходить при кортике.

– А это что? – Сергей поправил кинжал.

– Так ведь неуставное оружие. – Адъютант подбросил в руке отвергнутый князем кортик. – Форма одежды нарушается. А вы ж главнокомандующий.

– Вот именно. – Сергей прицелился в Гороха указательным пальцем. – И не тебе определять форму моей одежды.

– Как прикажете, ваша светлость, – лейтенант поклонился. Спорить с князем было бесполезно. – Выйдете к народу хотя бы через парадный подъезд? Или тоже…

– Молчать! – Сергей неожиданно развернулся к Горохову и сверкнул уже знакомым канониру парализующим взглядом. – Или сегодняшний день станет последним днем твоей службы.

Лейтенант опустил потемневший от страха и возмущения взгляд. Как же вырвалась эта злополучная реплика?! Он готов был откусить себе язык! Впрочем, говорить он не мог и без таких сложностей. Причем сейчас князь не дал ему никакой дополнительной вводной, как тогда, на Терции, например, вновь обрести дар речи на борту корабля. «А если он не снимет свой блок и я так и останусь немым?! – запаниковал лейтенант. – Вляпался! Дотрынделся! Идиот! Шут гороховый!»

Наблюдавший за сценой Барышев нервно сглотнул слюну и поспешил к выходу. Вывести почетный караул и начать церемонию предстояло ему…

Точно в назначенное время прозвучали фанфары, грохнули огромные полковые барабаны и грянул Кремлевский оркестр. Увертюра была мощной и впечатляющей настолько, что толпа зрителей застыла, оставив в покое вспотевшее оцепление. Почетный караул вышел на площадь и построился вдоль длинной покрытой коврами лестницы. Вела она на самый центр древней площади, к высокой мраморной трибуне. С нее Великому Князю предстояло произнести присягу ОВК и поклясться в верности принципам Конституции. Затем, по сценарию, он должен был спуститься и принять присягу командующего парадом Барышева, а также всех войск и сил охраны правопорядка ОВК. Все это было, конечно, обычным шоу, но без него инаугурация казалась бы неполноценной.

Сергей ступил на ковровую дорожку и неспешно двинулся к трибуне. Он не видел глаз замерших позади оцепления людей. Он не видел даже их лиц, но чувствовал, что толпу охватывает примерно такой же благоговейный трепет, как и Гороха, как придворных, сталкивавшихся с князем лицом к лицу, как его генералов… Они боялись и боготворили нового правителя. Они не понимали причины охватывающего их странного чувства и потому боялись. Но чувство было отчетливым и сильным – желание упасть на колени, почитать и преклоняться. И потому Преображенского боготворили. Он шел к трибуне, чтобы поклясться, он шел, чтобы спасти. Он был именно тем, кто способен спасти… Он был тем, кто идет…

Оркестр играл так вдохновенно, поступь правителя была настолько уверенной, восторг в душах был так близко к поверхности… Он готов был вырваться наружу в любую секунду, но его приходилось сдерживать, и он накапливался, разрывал душу, просачивался слезами… Женщины беззвучно рыдали, мужчины шептали клятвы пойти за этим человеком куда угодно. И никто не задумывался, почему вдруг угрюмое недоверие и даже недовольство сменилось таким восторженным обожанием. Люди смотрели на князя и заново обретали веру. А причины их не интересовали. Человек, способный одним своим видом внушить столь глубокое уважение и вселить в души подданных настолько безграничную веру, имел право вести людей за собой без лишних объяснений.

Преображенский поднялся на трибуну и обвел площадь внимательным взглядом. Оркестр смолк, снова затрещали барабаны, затем умолкли и они. Над площадью повисла почти абсолютная тишина. Только дыхание тысяч людей и слабый шумовой фон раскинувшегося за стенами Кремля города, все еще плавящегося под знойными лучами раненого солнца, но уже не оглушенного Катастрофой, а восстающего из пепла вместе со своими жителями, вместе с государством, вместе с новым правителем. Так же как те, кто сумел пробиться на площадь, миллионы людей сейчас затихли у персональных, общественных, рабочих телесистем и уличных мониторов.

Сергей смотрел на людей, но видел почему-то не их, а какое-то застывшее море. Живое море… Пока живое… Он вдруг ощутил острый укол тревоги. В душе полыхнул огонь, совсем такой же, как пожар в душе неведомого путника из странных снов. «Пришло время собирать камни, – промелькнуло в глубине сознания. – Я встал на лобном месте, и сейчас свершится то, ради чего мы все собрались. Сейчас…»

Мысль оборвалась. Прямо перед трибуной сквозь древнюю брусчатку площади взметнулся острый, кривой, как гигантский звериный коготь, шип. Он достиг высоты трибуны и неподвижно замер. В диаметре шип был не меньше полутора метров, его гладкая глянцевая поверхность отливала красным, словно он был наполнен кровью. Толпа невольно подалась назад, но она была слишком плотной, и это движение получилось похожим на легкую волну. Спустя пару секунд брусчатка выбросила еще один шип, точно такой же, как первый, но метров на пять левее трибуны, и задние зрители попятились. Прошло еще несколько секунд, и шипы начали вырастать по всей свободной от людей поверхности площади. Толпа словно стряхнула оцепенение и ринулась прочь. Началась давка. Преображенский смотрел на прорастающую дьявольскими шипами площадь и, в отличие от подданных, не мог пошевелиться. Люди начали кричать, взвыли сирены, почетный караул и выстроившиеся для парада подразделения бросились к трибуне. Шипы вырастали уже и там, где недавно толпились зрители. Их стремительный рост напомнил Сергею всплески пятиметровых песчаных фонтанов, из которых впоследствии формировались «тренировочные чудовища» Ван Ли. Народ падал, началась кровавая давка. Солдаты пытались удержать обезумевших людей и направить их между шипами к дальним воротам, но зрители не могли пересилить страх и бежали туда, где пока не было кровавых конусов. Почетный караул почти пробился к трибуне, когда шипы начали раскрываться, словно цветки, и из их красных недр полезли уже знакомые Преображенскому монстры. Они были точно такими, как на компьютерной модели Осокина и песчаных имитациях купца, но теперь это были настоящие, реальные чудовища. Они расползались во все стороны, подминая упавших под свои багровые туши и сбивая с ног тех, кто пытался бежать. Они ползли медленно, но укрыться или убежать от них было невозможно. Их было слишком много.

– Ваша светлость! – На трибуну взбежал Воротов. С ним прорвались еще несколько воинов охраны. – Уходим!

Сергей обернулся. В его глазах словно застыл черный огонь. Он смотрел сквозь полковника так, будто видел сразу весь мир.

– Да, идем, – спокойно произнес он, медленно вынимая из ножен кинжал. – За мной…

В дверях главных покоев к ним присоединились бледные от страха Барышев, Горох и несколько офицеров. Сергей, не оглядываясь, поднялся в свой кабинет и прошел в смежные с ним покои.

– А нам разрешите? – неуверенно спросил Горох, снова обретая дар речи.

– Все вниз, – открывая дверцу потайного лифта, приказал Сергей.