которым приходилось жить за счет немецкой экономики, потому что они были гражданами Германии, но не могли найти работу в то тяжелое время. Им приходилось существовать в жалких и опасных условиях. Помимо этого, мне рассказали о трудностях с поисками детей, вывезенных Гитлером из завоеванной Польши и других стран в соответствии с планом по уничтожению их нации. Постепенно записи находили и пытались вернуть детей в их семьи. Многие даже не знали, что они не немецкого происхождения.

Я пробыла в Штутгарте чуть больше суток, но этот визит многому меня научил, и я с энтузиазмом вернулась к работе Третьего комитета Генеральной Ассамблеи.

Во время финального голосования в Третьем комитете при представлении Декларации в Ассамблее делегаты от четырех мусульманских стран воздержались, объяснив это тем, что, по их мнению, статья о свободе вероисповедания противоречит Корану. Мы посоветовались с сэром Зафруллой Ханом, министром иностранных дел Пакистана, крупнейшего мусульманского государства.

«По моему мнению, – заявил он, – наш пакистанский делегат неверно истолковал Коран. Я понимаю написанное в Коране так: “Тот, кто может верить, должен верить. Тот, кто не может верить, не должен верить. Единственный непростительный грех – лицемерие”. Я буду голосовать за принятие Всеобщей декларации прав человека».

В конце концов против Декларации в Генеральной Ассамблее не выступил никто, но представители нескольких государств решили воздержаться, что не может не разочаровывать. Среди них был Советский Союз и его страны-сателлиты, поскольку российский делегат утверждал, что в Декларации главным образом делается акцент на «правах восемнадцатого века» и что она недостаточно затрагивает экономические, социальные и культурные права. Делегат от Саудовской Аравии воздержался из-за убежденности в том, что король Ибн Сауд не согласится с таким толкованием Корана. К сожалению, Южная Африка также воздержалась. Ее делегат заявил, что они надеются предоставить своему народу основные права человека, но Декларация, по их мнению, заходит слишком далеко. Представители двух маленьких стран отсутствовали. Декларация была окончательно принята Генеральной Ассамблеей 10 декабря 1948 года.

После принятия Декларации мне показалось, что Соединенные Штаты достаточно долго председательствовали в Комиссии по правам человека. Поэтому на заседании комиссии в 1951 году в Женеве, с согласия моего правительства, я выдвинула кандидатуру Шарля Малика из Ливана. Его избрали, и с тех пор я стала рядовым, но самым заинтересованным членом, поскольку считала Комиссию по правам человека одной из важных составляющих фундамента, на котором ООН может построить мир во всем мире.

Комиссия продолжала работать над пактами, но это было так трудно, что группа от Соединенных Штатов в конце концов решила, что прогресс случится только в том случае, если мы будем продвигаться вперед шаг за шагом. Мы предложили создать два пакта, один из которых охватывал бы соглашения об социальных и экономических правах, имеющие обязательный юридический характер, а другой – политические и гражданские права. Этот план решительно отвергли некоторые делегации, в том числе и Советы, на том основании, что экономические и социальные права – самые важные и что их, вероятно, не примут еще очень долго, если их включат в отдельный пакт. Но наша делегация сошлась во мнении, что лучше попытаться получить то, что можно на тот момент. Гражданские и политические права уже входили в законодательства многих стран, и их было не так трудно сформулировать на юридическом языке, приемлемом в целом, хотя мы знали, что даже этот первый шаг будет крайне трудным.

В итоге мы выиграли всего четыре голоса, но сделать первый шаг оказалось еще сложнее, чем мы ожидали. Прогресс случился, но проекты пактов были далеки от идеала, а их составление еще не завершено, и я сомневаюсь, что их примут в их нынешнем виде. Оглядываясь назад на проделанную работу, я считаю, что было бы лучше начать все сначала, включив в пакт о гражданских и политических правах лишь несколько основных прав, с которыми все могли бы согласиться, и предусмотреть добавление других прав, когда станет возможным их всеобщее признание.

Последняя сессия Генеральной Ассамблеи, на которой я присутствовала в Париже, проходила осенью 1951 года и продолжилась после коротких рождественских каникул в феврале 1952 года. К концу этой сессии заболел посол Остин, и я недолго руководила делегациями Соединенных Штатов. Главы других делегаций выразили симпатию лично сенатору Остину.

«Мы не всегда соглашались с политикой Соединенных Штатов, – заявляло большинство из них. – Но, если посол Остин говорил нам правду, мы были уверены, что это действительно правда».

Я служила на своем посту осенью 1952 года, но в конце каждой сессии все делегаты автоматически уходят в отставку, чтобы позволить Президенту свободно выбрать своих представителей. На выборах 1952 года к власти пришла республиканская партия, и все мы, демократы, знали, что наша служба в ООН подошла к концу. Но мой интерес к Организации неуклонно рос последние шесть лет, и позже я вызвалась работать с Американской ассоциацией содействия ООН, чтобы не отрываться от работы того единственного учреждения, которое владеет механизмами для объединения всех наций, чтобы поддерживать мир во всем мире.

Глава 33

Заграничные путешествия

Хотя все шесть лет я носилась взад и вперед через Атлантический океан, как будто меня преследуют, мои по-настоящему обширные зарубежные путешествия начались только в 1952 году, после Генеральной Ассамблеи в Париже.

Окончание моих обязанностей как делегата в том же году означало, что мне больше не придется подстраивать свою жизнь под расписание заседаний Ассамблеи или Комиссии по правам человека в разных городах через короткие промежутки времени. Хотя из-за работы в Американской ассоциации содействия ООН мне приходилось проводить определенное время в дороге, мое расписание стало гораздо более гибким, и я могла совершать более длительные поездки за границу как журналистка, а иногда и как представитель АА ООН.

Я получила несколько приглашений посетить зарубежные страны. Одно из них поступило от премьер-министра Неру. Я долго думала над тем, принять его или нет, и, поскольку парижские сессии Ассамблеи заканчивались в начале 1952 года, решила, что сейчас самое подходящее время. «Вместо того чтобы, как обычно, возвращаться в Нью-Йорк, – сказала я секретарше, – почему бы не отправиться домой долгим путем – вокруг света? Мы уже много проехали».

Затем мистер Неру повторил свое приглашение, и наш посол в Индии Честер Боулз, казалось, был доволен этой идеей. На мое решение повлияло еще кое-что: я давно хотела посетить Израиль, особенно с тех пор, как увидела лагеря еврейских беженцев в Германии и узнала о стремлении большинства из них мигрировать в эту страну. Как только я начала готовиться к остановке в Израиле по пути в Индию, ко мне подошел Чарльз Малик из Ливана, которого я хорошо знала по Комиссии по правам человека.

«Я слышал, что вы собираетесь в Израиль, – сказал он. – Мне кажется, вам не стоит этого делать, не посетив несколько арабских стран. Не