– Я нарочно, – беззвучно прошептала я одними губами.

Внезапно все поняв, Ван Си поспешил воскликнуть:

– Слуга не осмеливается сесть. Если у сестрицы есть ко мне какое-то дело, то пусть она говорит прямо!

Я немного помолчала, пытаясь унять душевную боль, а затем спросила:

– В тот день Юйтань… Она… Чем все закончилось?

На глазах у Ван Си выступили слезы, но, хотя его подбородок дрожал, он спокойно ответил:

– Она скончалась очень быстро и почти не испытала мучений.

При этих словах слезы все-таки покатились по его щекам, и Ван Си быстро утер их рукавом.

– Она что-нибудь сказала перед смертью? – спросила я, прижав ладонь к груди.

Ван Си быстро огляделся по сторонам, вытащил из-за пазухи обрывок ленты и, сунув его мне под подушку, вслух произнес:

– Она только улыбалась, ничего не говоря.

– Как ты? – поинтересовалась я вслух, взглядом спрашивая совсем о другом.

Ван Си изобразил рукой движение, которым ленту сунули в дверную щель, а затем показал, как открыл дверь и увидел послание. Вслух же он ответил:

– У вашего покорного слуги все хорошо.

Некоторое время мы молча обменивались взглядами. Затем Ван Си сказал:

– Если у сестрицы нет никаких поручений, покорный слуга с ее позволения откланяется.

С этими словами он развернулся и ушел, даже не дождавшись моего ответа. Мне хотелось окликнуть его, остановить, но я сдержалась.

Под предлогом, что мне нужно отдохнуть, я выгнала Мэйсян с Цзюйюнь, опустила занавесь и спряталась под одеяло, чтобы разглядеть ленту. На ней была написана всего пара строк, но каждый иероглиф отпечатывался в моем сердце, словно вырезанный ножом.

Воображение рисовало мне события того дня, когда Юйтань, спрятавшись в каком-нибудь углу, в спешке оторвала ленту от своей одежды, прокусила палец и торопливо написала эти строки, после чего сунула под дверь Ван Си. А вскоре после этого за ней пришли, схватили и уволокли.

Юйтань говорила мне, что никогда не училась и знает лишь несколько иероглифов. Но сейчас, читая ее послание, я заметила, что, хотя она и писала в спешке, ее письмо было написано стандартным мелким письмом кайшу, напоминавшим каллиграфию художницы Гуань Даошэн к картине «Цветы сливы». Писать в столь скромном и изящном стиле мог лишь тот, кто упражнялся в этом годами и хорошо изучил классическую поэзию. Юйтань, сколько же всего ты от меня скрывала?

– Барышня, к вам пришел тринадцатый господин, – негромко сообщила из-за двери Мэйсян.

– Проси, – ответила я.

Тринадцатый не спеша прошел в комнату. Мэйсян поприветствовала его и принесла стул, чтобы он мог сесть, после чего безмолвно удалилась.

Внимательно оглядев мое лицо, тринадцатый господин сказал:

– У тебя и без того было слабое здоровье, а сейчас ты еще и беременна. Разве ты сможешь выдержать собственные измывательства над самой собой? Неужели ты так возненавидела царственного брата, что не хочешь даже оставить ребенка?

– Вовсе нет, – отмахнулась я.

– А раз нет, то ты тем более должна беречь свое здоровье. Во-первых, то, что ты в столь позднем возрасте впервые забеременела, само по себе не очень хорошо для твоего здоровья. Помимо этого, ты и так постоянно болеешь, а теперь в твоем теле еще и зародилась новая жизнь. Из-за тебя лекарь Хэ ночами не спит, придумывая подходящие методы лечения, да и царственный брат с ума сходит от беспокойства, а ты совсем не заботишься о себе. Не желая пугать тебя, царственный брат не рассказывает тебе обо всем этом. Я сначала тоже хотел лишь уговорить тебя наконец расслабиться, но, увидев тебя сейчас, вышел из себя и не выдержал. Давай начистоту: если тебе не нужен этот ребенок, стоит поговорить с придворным лекарем.

Я замерла, надолго замолчав.

– Буду стараться изо всех сил, – печально проговорила я наконец, – но боль в моей душе просто невыносима. Ты можешь подсказать мне, как уменьшить эту боль? Та, что была мне как сестра, трагически погибла от рук моего любимого. Можешь ли ты помочь мне избавиться от этого клубка любви и ненависти, что намертво сплелись в моем сердце?

Тринадцатый господин потупился. После короткого молчания он сказал:

– Возможно, правда обрадует тебя, а может, лишь сделает еще больней.

– Так расскажи мне! – с горькой улыбкой попросила я.

Тринадцатый тихонько вздохнул и начал свой рассказ.

– Когда царственный брат отправил девятого брата в Синин, он настрого запретил ему обмениваться письмами с остальными. Девятый брат же, как всегда, пустил в ход все доступные средства, даже изобрел собственный шифр – так он мог, используя самых разных людей, связываться с теми, кто находился в столице. Юйтань же была приставлена им к царственному брату в качестве соглядатая: девушка докладывала девятому брату обо всех его действиях. Из-за тебя царственный брат не мог сурово ее покарать. Несколько раз он намеками предупреждал ее, но Юйтань даже не собиралась раскаиваться в содеянном. В этот раз царственный брат пришел в ярость, узнав, что девятый подстрекал Хунши добиваться титула наследного принца. Кроме того, он всеми силами пытался поссорить царственного брата как с Хунши, его сыном, так и с тобой. Девятый господин велел Юйтань придумать, как использовать твои прошлые связи с восьмым, десятым и четырнадцатым господами, чтобы разрушить вашу с царственным братом любовь. Оба этих поступка нарушили самые серьезные табу царственного брата. Его терпение лопнуло, и он использовал высшую меру наказания, дабы эта казнь послужила девятому брату жестким предупреждением.

Мысли путались. Все это казалось полнейшим абсурдом и одновременно весьма логичным. В памяти вдруг всплыли мелкие детали из разных лет и сложились в единую картину. Выходит, тем молодым господином, что спас Юйтань и всю ее семью в ту снежную ночь, был девятый принц! Впрочем, о конце той истории Юйтань солгала мне: это была вовсе не единственная их встреча. С того дня девятый принц тайком постоянно помогал ее семейству, и наверняка то, что через много лет Юйтань попала во дворец и стала придворной дамой, было подстроено именно им. Неудивительно, что четырнадцатый принц никогда не избегал Юйтань и вел себя при ней свободно. Я думала, это оттого, что он знал о нашей с ней дружбе, но, оказывается, это лишь одна из причин. Была ли ты со мной искренней, Юйтань, или же все это время притворялась?

В моей голове проносились лица Юйтань: то радостное, то хмурое, то печальное, то счастливое… Я рассеянно улыбнулась: нет, дружеские чувства подделать невозможно. Во дворце ей жилось нелегко и приходилось преодолевать много трудностей, чтобы не отставать от меня. Что же за история связывала Юйтань с девятым принцем? Мне были известны лишь начало и развязка, но я не знала, что происходило в промежутке. Наверное, ее жизнь омрачали еще большие страдания, беспомощность, боль и отчаяние, чем мою.