Маньчжурия. Харбин. Сентябрь 1945 г.

– Нам шашлык из карбашка и красненького, – не глядя в карту, распорядился капитан Рябышев.

Замполит Родин поерзал на неудобном дубовом стуле. В ресторане «Татос» решительно все было неудобным – мебель, низкий потолок, запах специй, погреба и баранины, которую Родин терпеть не мог, и особенно неудобен был полковой уполномоченный СМЕРШ Витя Рябышев, который даже не удосужился поинтересоваться его, Гоши Родина, кулинарными предпочтениями.

– Я бы лучше какой-нибудь, так сказать, супчик, – промямлил замполит и тут же на себя разозлился. Прозвучало заискивающе, причем заискивал он как будто даже не перед Рябышевым, а перед официантом.

– Можем подать харчо, – отозвался официант, глядя мимо Родина.

– Не надо харчо, – Рябышев тускло уставился в стену из-под набрякших, складчатых век. Он был похож на рептилию, экономную в движениях, но способную к внезапному броску. – Пусть готовят карбашка. Вино подай сразу.

– Конечно. Сделаем.

Официант метнулся на кухню и вернулся с графином красного. Разлил по бокалам.

– Ну что, за встречу, так сказать… – Родин чуть пригубил вино.

Витя Рябышев медленно, сосредоточенно всосал в себя содержимое бокала и вместе с короткой отрыжкой скомандовал Родину:

– Пей.

– У меня от красного бывает, так сказать, несварение…

Дряблые веки Рябышева медленно сомкнулись и опять разлепились:

– Скучный ты, Гоша. Есть ты не хочешь, пить ты не хочешь. Зачем в Харбин приехал? Зачем за мной увязался?

Увязался! Как информацию по личному составу получать – по дисциплине, по моральному, так сказать, облику офицеров – так Вите нужен Гоша, милости просим. А как самому на пару дружеских вопросов ответить – так Гоша, получается, «увязался». Но ничего… Он, Гоша Родин, цену себе знает: он – хищник. Он встал на след очень крупной дичи, и, когда он ее завалит, все эти Вити Рябышевы, все эти майоры Бойки еще как сами за ним увяжутся, сапоги ему лизать будут…

– Да вот майор Бойко меня отпустил в увольнение, – замполит опять поерзал, пытаясь сесть поудобней: стул был ему высоковат, и ноги едва дотягивались до пола. – Ты, говорит, слишком много работаешь, капитан Родин, всего себя отдаешь без, так сказать, даже маленького остатка. Ты отдохни, говорит, денек…

Принесли шашлык из барашка. Капитан Рябышев сунул в рот приличного размера кусок и принялся вдумчиво пережевывать.

– Я твоего майора как-то допрашивал, – сказал он с набитым ртом. – Он тебя крысенком назвал.

Сохранять достоинство. Всегда, в любой ситуации. Держи себя в руках, капитан Родин. Но не давай себя унижать.

– Майор бывает вспыльчив и несдержан в словах. Я об этом не раз докладывал. Для офицера Красной Армии это недопустимо. Однако в этот раз речь, так сказать, не о нем… а о капитане СМЕРШ Шутове.

– Что, поприжал он вас там, в этих ваших Лисичкиных Бродах? – при упоминании Шутова Рябышев слегка оживился.

– Ведь ты его, Витя, лично, так сказать, знаешь? – осторожно уточнил Родин.

– А то ж. Несдержан и вспыльчив. Но под него ты, Родин, даже не думай копать. Не твоего полета он птица.

– Какой там копать! – замполит протестующее замахал руками и чуть не опрокинул бокал. – Я ж все понимаю. Капитан Шутов – не какой-нибудь, так сказать, этот… В нем есть железный, так сказать, стержень! И отвага! В боях участвовал, стреляет лучше нашего снайпера!.. А что вспыльчив – так это свойственно сильным, так сказать, личностям…

Витя Рябышев на несколько секунд перестал шевелить челюстями, и в жирной щели приоткрытого рта застыло недожеванное мясо барашка.

– Ты, Гош, со мной-то чо соловьем разливаешься? Мы оба с тобой знаем, какой он. А что стреляет хорошо – это да. Обычно в спину и с близкого расстояния! – Рябышев хохотнул и принялся снова методично жевать.

Замполит подлил Вите Рябышеву вина. Вот сейчас. Как бы вскользь, как бы походя, он задаст самый важный вопрос:

– Но ведь шрам-то у него боевой?

Рябышев дожевал и проглотил мясо, тщательно всосал в себя красное и блекло уставился на замполита вараньими своими глазами:

– Что еще за шрам?

– Так на груди! Такой вот! – Родин воодушевленно начертил пальцем на белой скатерти четыре невидимые полоски, три продольные и одну поперечную.

Рябышев равнодушно изучил скатерть из-под складчатых век:

– Какой там боевой. Шутов любит нарываться по пьяни. Пока к вам ехал, значит, накуролесил. Сам четырьмя царапинками отделался – а ребят его бандиты китайские перебили…

– То есть раньше этого, так сказать, шрама на груди у Шутова не было?

– В баню месяц тому ходили – не было.

Вот оно. Вот, вот, вот оно. У Шутова шрама не было! А у этого шрам-то – старый.

– Шутов пить не умеет, – Рябышев чуть шевельнул подбородком в направлении графина, и замполит снова наполнил ему бокал. – Да еще не закусывает. А закусывать надо. Причем жирным мясом. А он напьется на голодный желудок – и давай из пистолета палить. Или лезет в драку. Ему зубы уже все пересчитали, ему все мало…

– Зубы, – звонко повторил Родин.

– Ну. Коронки видел на месте нижних?

Замполит облизнул сухие губы:

– Я, так сказать, не приглядывался.

Не-е-ет. Приглядывался. Гоша Родин всегда приглядывается. У Гоши Родина инстинкт охотника развит. Никаких коронок во рту у этого, так сказать, лже-Шутова нету…

– Я бы все-таки супчика, – замполит поднял руку и попытался перехватить взгляд официанта, но тот вертелся у соседнего столика, поправляя салфетки и раскладывая приборы на три персоны.

– Скучно мне с тобой, Гоша, – Витя Рябышев равнодушно полоснул Родина взглядом из узких матовых щелок и откинулся на дубовую спинку, пережевывая барашка.

– Вот ты, Витя, меня не уважаешь, а меня, между прочим, скоро повысят в звании.

– Да? С чего бы?

– Я готовлю разоблачение. – Так и не дождавшись официанта, замполит с отвращением сунул в рот кусочек остывшей баранины. – Скоро выведу на чистую воду одну шпионскую, так сказать, гадину.

Последние слова замполит произнес совсем шепотом: за соседним столиком рассаживалась компания, и Родин выразительно округлил глаза – не для чужих, мол, ушей это дело, а совершенно секретно. Полковой уполномоченный Рябышев, не поворачивая головы – только тусклые радужки метнулись вбок в утопленных в складчатой коже щелках, – покосился на соседний столик следом за замполитом. И внезапно вышел из сонного своего оцепенения, подскочил, вытянулся по струнке и отдал честь.

Из-за соседнего столика Рябышеву снисходительно кивнул господин в дорогом полотняном костюме, с волевым и совсем не старым лицом, но абсолютно седой. Вместе с ним за столиком сидел лунолицый детина в костюме попроще и какой-то хмырь с забинтованным пальцем, в кургузом пиджачке и помятой кепке. Замполит на всякий случай тоже козырнул седому в костюме. Тот явно был большой шишкой и не удостоил Родина даже кивком, но пронзительные глаза его на секунду встретились с заячьими глазками Родина, и под этим взглядом замполиту вдруг стало тяжко дышать, а низкий сводчатый потолок и темные стены погреба навалились на него, вдруг схлопнувшись до размеров заколоченного гвоздями деревянного ящика, зарытого в землю…