Британия наконец отказалась от мандата на Палестину и в апреле свалила все проблемы на плечи специально учрежденного комитета ООН. Одиннадцать участников комитета опубликовали два разных плана, в конце концов проголосовали за такой: Палестина делится на два государства — еврейское и арабское, Иерусалим — международный город под управлением ООН. Большинство евреев план приветствовали, хотя радикальные организации «Иргун» (глава — Менахем Бегин) и «Лехи» (Ицхак Шамир) считали его несправедливым. Лига арабских государств и палестинский Высший арабский совет план отвергли полностью. Эйнштейн — Мюзаму, апрель 1947 года: «Если бы я обладал властью, я бы оставил народ в покое, но всех политиков, еврейских и арабских, сослал на Кипр в лагерь, чтобы они на досуге препирались меж собой».

Ганс Альберт Эйнштейн стал профессором в Калифорнийском университете. Его вторая (после вдовства) жена потом рассказывала, что, по словам мужа, в тот период Эдуард стал агрессивным и Милеве самой приходилось просить, чтобы его отвезли в Бургхельцли. Эйнштейн — Бессо, весна 1947 года: «Мучительно жалко, что у мальчика нет никаких надежд жить нормальной человеческой жизнью. Так как инсулиновая терапия закончилась провалом, на помощь медиков больше рассчитывать не приходится…» Эдуарда он просил заниматься хоть чем-нибудь, например писать: «…самую большую радость и удовлетворение испытываешь от того, что сумел извлечь из собственной головы и заключить в наилучшую возможную для тебя форму».

Милева сильно болела (нарушение мозгового кровообращения), домами, сдаваемыми внаем, управляла неважно, средств на лечение Эдуарда не хватало, и вообще деньги утекали сквозь пальцы; она уже продала два дома, а третий по предложению бывшего мужа теперь подарила ему, чтобы он платил за него налоги, оставив за собой право распоряжаться домом по доверенности и получать доход от сдачи квартир. Ей становилось все хуже; она сломала ногу и уже не выходила. Эйнштейн — Гансу: «Пожалуйста, напиши ей любящее письмо… и скажи, что ей не нужно ни о чем беспокоиться, даже об Эдуарде». Однако он против ее воли выставил дом на продажу, рассчитывая найти Эдуарду опекуна и платить ему. Адвокату Милевы Карлу Цюрхеру он написал: «Когда дом будет продан, у Тете будет надежный опекун, и, когда Милевы не будет с нами, я смогу умереть спокойно». (Интересно, а если бы Милева взяла да и не умерла?)

Лето он с чадами и домочадцами провел в Саранак-Лейк, с прежним упорством гонясь за квантами и переписываясь с Джавахарлалом Неру, о чем его просили сионистские лидеры, надеясь, что он убедит Индию поддержать создание еврейского государства на голосовании в Генеральной Ассамблее ООН. Неру же был категорически против: признавал, что «все должны сочувствовать евреям», но в Палестине им делать нечего. (Какое Неру до этого было дело? В Индии шла борьба с мусульманским меньшинством и близилась война с Пакистаном; Неру должен был заручиться поддержкой арабских стран.) 13 июня Эйнштейн писал Неру, восхваляя его за то, что он отменил касту «неприкасаемых», и напоминал, что в мире есть другие «неприкасаемые»:

«Еврейский народ — единственный, который на протяжении веков находился в аномальном положении жертв и преследовался как народ, лишенный прав и защиты, которые обычно есть даже у самого немногочисленного народа… Через возвращение на землю, с которой они связаны тесными историческими связями, евреи пытаются избавиться от своего статуса изгнанников… Одной из самых необыкновенных черт еврейского восстановления Палестины стало то, что приток еврейских пионеров привел не к переселению и обеднению местного арабского населения, а к его феноменальному увеличению и большему процветанию». Он напомнил, что у арабов уже есть куча государств, а у евреев ни одного. Неру отвечал: «Я признаю, что евреи проделали прекрасную работу в Палестине и подняли стандарты жизни, однако почему после этих достижений они не сумели завоевать расположение арабов?» Да потому же, наверное, почему и всех прочих: не просто Другой, но превосходящий и тем страшный Другой…

Дом Милевы продали в августе, Эйнштейн ждал денег, но они не пришли: Милева взяла их себе. На его письма она не отвечала. Он жил как обычно: играл с соседскими детьми и котами, подвергался доносам в ФБР (якобы он в сентябре послал приветствие Сионистской конференции и сказал, что надеется, что США завоюют Палестину и подарят ее евреям), 29 сентября писал Юлиусбергеру: «Люди, подобные нам с Вами, хотя и смертны, разумеется, как и все, не стареют, как бы долго ни жили. Мы никогда не перестанем смотреть с детским удивлением на величайшую Тайну, в которой рождены. Это защищает нас от несовершенства человеческих отношений. Когда утром меня тошнит от новостей в „Нью-Йорк таймс“, я всегда думаю: это все же лучше Гитлера».

Новости, от которых тошнило, — холодная война. Интервью газете «Америкэн скулэр», лето 1947 года: «Внешняя политика США после войны напоминает мне Германию во времена кайзера Вильгельма II». Еще больше тошнило от Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности (HUAAC) — она существовала с 1938 года, а после войны особенно распоясалась. В 1947-м, еще до Маккарти, Трумэн издал указ, который запрещал прием на работу в государственные органы «неблагонадежных», a HUAAC взялась за Голливуд в поисках коммунистов и «либералов»; десять человек отказались давать показания перед HUAAC — их на год посадили в тюрьму; ФБР считало, что в Голливуде (!) зреет антиправительственный заговор и Эйнштейн имеет к нему какое-то отношение. А Клаус Фукс спокойно возвратился в Англию и по май 1949 года продолжал снабжать СССР первоклассной информацией…

В октябре умер Планк — Эйнштейн написал его вдове теплое письмо, быть может, жалея, что не помирился со стариком. Тогда же он направил открытое письмо Генеральной Ассамблее ООН: «В течение прошлых двух лет не было никакого продвижения к предотвращению войн. Это не вина ООН. Международная организация не может быть более сильной, чем указано в ее Уставе. ООН — полезное учреждение, если народы и правительства мира поймут, что это лишь переходная ступень к созданию наднациональной власти, наделяемой достаточными законодательными и исполнительными полномочиями. Если каждый поймет, что единственная гарантия безопасности в атомном веке — создание наднационального правительства, он должен сделать все, чтобы усилить ООН. Но Восточный и Западный блоки отчаянно противятся этому».

Он предлагал превратить Генеральную Ассамблею в непрерывно работающий Всемирный парламент, обладающий более широкими полномочиями, чем Совет Безопасности. Особенно ругал право вето, делающее Совбез беспомощным. За время существования ООН вето использовалось более трехсот раз. Наиболее часто из пятерых членов Совбеза к нему прибегал СССР — 117 раз (первые 25 лет существования ООН почти он один к нему и прибегал); США накладывали вето почти столько же раз, впервые — в 1969 году. Неудивительно, что Совбез никогда ничего не может сделать.

«Конечно, будет оппозиция. Но не факт, что СССР, который часто представляют как главного антагониста идеи Всемирного правительства, остался бы в оппозиции, если бы ему гарантировали реальную безопасность. Даже если Россия теперь настроена против Всемирного правительства, как только она убедится, что является его равноправным членом, ее отношение может измениться. Однако мы должны предположить, что, несмотря на все усилия, Россия и ее союзники могут остаться вне Всемирного правительства. В этом, и только этом случае Всемирному правительству придется обойтись без России и ее союзников. Но такое частичное Всемирное правительство должно объявить, что его двери остаются широко открытыми».