— маг, этим всё сказано, Фэрри просто мал и глуп, Ри слишком рассеян, с этой своей великой миссией, а Саймон пока не от мира сего. Он хороший парень, несмотря на то, что вор, очень трепетно относится к женскому полу — кажется, у него дома матриархат. Но, при всём дружелюбии, он тоже одиночка, и неизвестно, когда у него произойдёт перестройка сознания на местные реалии. Пока что он ящер, и иначе себя не мыслит. А я устал, Лья. Я не могу думать за них за всех, а в правильном направлении ни у кого не выходит. Даже не так: в задаче не стоит, понимаешь? У всех жутко важные личные проблемы, а общую картину никто представить и не пытается. Ри, кажется, вообще собирался создать государство драконов на том материке, вот такая глупость. Помнишь, ты меня гоняла по истории человеческой цивилизации? Несколько государств, сплошные конфликты, а я стонал — мол, кому это нужно? То время не вернётся, а сейчас с таким количеством магии при противостоянии мир развалится, вымрем, как лошади. Вот теперь и пригодилась наука, могу оценить, насколько опасен этот его план. Разделение рано или поздно приведёт к непониманию и межрасовому конфликту. Наоборот, нам надо интегрироваться, тем более что это просто, мы можем принять любой вид, и дела в Мире у каждого остались. Да мы уже интегрированы, тут и усилий не надо, только маскировка. А я всё это понимаю, но правильный подход к каждому найти не смог. Ты меня многому научила, но тут нужен именно талант. И с Рианом у тебя хорошо получается, а Дэрри он не послушает, да и меня не особо. В общем, Лья, без тебя никак! Спасай! Знаешь, не будь у меня навыка ле Скайн собирать энергию, я бы уже спёкся. Живые, всё же, здорово устают. А я уже и забыл, как это бывает.

— Мой чёрный принц пришёл ко мне с дарами… — задумчиво пропустила Лья сквозь пальцы жёсткие белые волосы дроу. — Значит, живой, и дракон? Звучит заманчиво. Покатаешь?

— А то! Но ты упустила одну деталь, всё ещё интереснее. Йэльф сразу заявил, что его страшно интересует материнство, как процесс, — засмеялся Дон. — А Ри сокрушается, что только у Йэльфа мозги в эту сторону работают.

— Дети… — поморщилась Лья. — Не знаю. Может, когда оживу — задумаюсь, а пока не привлекает. Обойди Жнец, получится такая же Ника, как у вас с Лисой — да я повешусь! А вот магия… Такой потенциал… Всегда хотела стать сильным магом. Так, давай-ка поподробнее. Всё. Абсолютно. И с начала. И вина принеси мне, пожалуйста. А как ты с Госпиталем решил?

Дон принёс ей бокал вина в постель и устроился рядом — рассказывать и заплетать чёрную гриву Льи в мелкие косички.

— А что с Госпиталем? Номерок на рецепшен забираю, отношу в келью, а уж пил я или нет — кому интересно? А так… Что я тебе могу сказать? Помнишь, на третьей полке слева у тебя такая синенькая книжка стояла, «Люди, эльфы и вампиры. Голос расы»? Там ещё говорится, что эльфы даже в безвыходной ситуации не просят помощи не из спеси или гордости, а потому, что это просто не приходит им в голову. Потому, что повальное их большинство — законченные индивидуалисты, рассчитывают только на себя, и помощь им надо не предлагать, а прямо-таки навязывать. Исключения — один на сотню, что ли?

— Ну-у, да, помню, а вампирам не приходит в голову помощь предложить, если только это не сулит им какой-то выгоды или не противоречит их пониманию правильности происходящего. Но в последнем случае они её, вообще-то, тоже не предлагают, просто начинают исправлять ситуацию в нужную им сторону.

— Во-во. Знаешь, кажется, драконы совмещают в себе оба этих милых качества. По крайней мере, Ри — точно…

Благословенный райн Берт, ах, нет, простите, достойный бюргер герр Бертольд Траум шёл домой по узкой улочке над Рейном. Уже полтора года, как он вернулся ОТТУДА. Три дня назад отпраздновали Новый Год, 1575, и снег как раз выпал, везде чисто, радостно, а на душе пасмурно, не чувствуется праздника. Отравил его тот Мир, прав был райн Донни, такое не забывается. И в остальном оказался прав. То, что раньше, совсем недавно, каких-то полтора года назад, было само собой разумеющимся и потому проходило мимо глаз, теперь в глаза бросалось. Грязь, вонь, вши, убожество. Калеки. Причём, с точки зрения ТОГО мира, калеки здесь абсолютно все! Гнилые зубы, больные желудки, больные суставы, лысины — а ведь раньше он считал это естественным! Он и сам таким был. Господи, Боже мой, да ведь мы здесь гниём заживо, вдруг понял Бертольд. В мире фэйери хоть тела у людей здоровы, а тут… Просто это происходит медленно, но постоянно! У кого-то это начинается раньше, у кого-то позднее, но со второй половины жизни разлагаться на ходу начинают все! Но только тех, у кого процесс начинает протекать быстрее, мы считаем больными. А зря! Мы здесь все ходячие трупы, хуже нежити, они хотя бы не воняют. Нет среди нас целителей, и тление тела коверкает душу, перекидывается на неё и уродует, рождает зависть, жадность и злобу. Много их вокруг, с растленной, а то и мёртвой душой в ещё живом, но больном теле, ох, много! Так вот что имел в виду отец настоятель, когда говорил с такой страстью о бренности тела и бессмертии души. А я по молодости своей не понимал, только повторял, как попугай, не разумея смысла. А ведь он говорил именно об этом: душа бессмертна, но тлен живого тела силён, он может распространиться и на неё. И, бессмертная, будет она гнить вечно. Затем и очищаются люди постом, воздержанием и молитвой, чтобы укрепить душу свою, не дать разложению тела перекинуться на неё и погубить навеки. Удивительно, но, чтобы понять всё это, надо было побывать в чужом безбожном мире и вернуться. Совсем, как говорил Йэльф — нужно было время. А у святых праведников, между прочим, даже тела и даже после смерти остаются нетленными. И на страшном суде восстанут они, как живые… мда… Не восстанут. Мощи святых растащены святой братией по десяткам монастырей… ох, Господи, прости мне мысли грешные! И ведь даже поговорить об этом не с кем. Отец настоятель, дорогой учитель, уже давно упокоился, а в местной кирхе Бертольда с такими идеями и еретиком объявить могут, образованием и широтой взглядов здесь