Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязкатеатрального представления. ]

Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и додвух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.

Самая большая давка во время движения войск происходила намостах Каменном, Москворецком и Яузском.

В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлисьна Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкойи теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривалимимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Краснойплощади, на которой по какому-то чутью они чувствовали, что можно брать безтруда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиныйдвор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково-приторных, заманивающихголосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей— одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших ибез ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные,ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцамикуда-то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики ибили сбор. Но звук барабана заставлял солдат-грабителей не, как прежде,сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Междусолдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритымиголовами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно-серой лошади,другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем-то говорили. Третий офицерподскакал к ним.

— Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнатьвсех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.

— Ты куда?.. Вы куда?.. — крикнул он на трех пехотныхсолдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него вряды. — Стой, канальи!

— Да, вот извольте их собрать! — отвечал другой офицер. — Ихне соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!

— Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются.Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?

— Да подите же туда! Гони ж их вон! — крикнул старшийофицер.

Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел сним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, скрасными прыщами по щекам около носа, с спокойно-непоколебимым выражениемрасчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел кофицеру.

— Ваше благородие, — сказал он, — сделайте милость,защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием!Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, снашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте!Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…

Несколько купцов столпилось около офицера.

— Э! попусту брехать-то! — сказал один из них, худощавый, сстрогим лицом. — Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! — Ион энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.

— Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, — сердито заговорилпервый купец. — Вы пожалуйте, ваше благородие.

— Что говорить! — крикнул худощавый. — У меня тут в трехлавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ,божью власть не руками скласть!

— Пожалуйте, ваше благородие, — говорил первый купец,кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.

— Да мне что за дело! — крикнул он вдруг и пошел быстрымишагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, ив то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек всером армяке и с бритой головой.

Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера.Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крикиогромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.

— Что такое? Что такое? — спрашивал он, но товарищ его ужескакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом ипоехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков двепушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколькоиспуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка,запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки вошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским,кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянновизжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошлиоттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдатыразбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия спередков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки,давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулисьвперед.

В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почтине было. Ворота и лавки все были заперты; кое-где около кабаков слышалисьодинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышалисьшаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворедома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ниодного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человекабыли в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внукВасильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на ниходним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большимзеркалом.

— Вот ловко-то! А? Дядюшка Игнат! — говорил мальчик, вдругначиная хлопать обеими руками по клавишам.

— Ишь ты! — отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более иболее улыбалось его лицо в зеркале.

— Бессовестные! Право, бессовестные! — заговорил сзади ихголос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. — Эка, толсторожий, зубы-то скалит. Наэто вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!

Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорноопустив глаза, пошел вон из комнаты.

— Тетенька, я полегоньку, — сказал мальчик.

— Я те дам полегоньку. Постреленок! — крикнула МавраКузминишна, замахиваясь на него рукой. — Иди деду самовар ставь.