Вечером 1-го сентября, после своего свидания с Кутузовым,граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военныйсовет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принятьучастие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом,при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроенииоказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, —огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся вМоскву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу былразбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось,что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно лиграфу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город.Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданьяс Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда всеприезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать ещесражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенноеимущество и жители до половины повыехали, — граф Растопчин знал, что Москвабудет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простойзаписки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна,удивило и раздражило графа.

Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, графРастопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было двеважные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d`en faire partir leshabitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей. ] Еслидопустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказываетсябезукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны,порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву несдадут, и разорены? — Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечаетобъяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг изприсутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? — Для того, чтобы оставитьгород пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, чточто-нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становитсяоправданным.

Все ужасы террора основывались только на заботе о народномспокойствии.

На чем же основывался страх графа Растопчина о народномспокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городесклонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву.Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?

Не только в Москве, но во всей России при вступлениинеприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1-го, 2-го сентябряболее десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся надворе главнокомандующего и привлеченной им самим, — ничего не было. Очевидно,что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинскогосражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере,вероятно, — ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия иафишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег ипрямо объявил бы народу, что город оставляется.

Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегдавращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, неимел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самогоначала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составилдля себя роль руководителя народного чувства — сердца России. Ему не толькоказалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешнимидействиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроениемпосредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который всвоей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху.Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он таксжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставленияМосквы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдругпотерял из-под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что емуделать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставлениеМосквы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания.Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, скоторыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью,которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылкимвоображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только порассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в этоновое положение.

Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколькоона была полезна и отражалась на народ — это другой вопрос), вся деятельностьего была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, котороеон сам испытывал, — патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.

Но когда событие принимало свои настоящие, историческиеразмеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть кфранцузам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когдауверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы,когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон изМосквы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народногочувства, — тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Онпочувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.

Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительнуюзаписку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чемболее он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно былопоручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не быловозможности.

«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? — думал он. —Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот дочего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» — думал он, не определяя хорошенькотого, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидетьэтих кого-то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешномположении, в котором он находился.

Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которымисо всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графастоль мрачным и раздраженным.

«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, отдиректора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, извоспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде какприкажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» — всю ночь, непереставая, докладывали графу.