Тёма и Стёпка с недоумением посмотрели на незнакомца. Тот дружески улыбнулся офицеру, поклонился чиновникам и, приобняв мальчиков, решительно провёл их за оцепление. Офицер посторонился.

Тёма и Стёпка протиснулись к платформе и попросили солдат передать ангелочка Ивану Степановичу. Деревянная фигурка с тряпичными крыльями поплыла из рук в руки, пока не достигла генерала. Тот взял её, не глядя. Наступал самый ответственный момент: нужно было завести основание колонны на пьедестал. Всё затихло. Толпа на площади смотрела, как Иван Степанович, отодвинув солдат, сам, перебирая рукоятки, начал осторожно крутить огромную лебёдку. Вдруг раздался треск – сломался один из зубьев кабестана. Площадь ахнула. Лебёдка стала раскручиваться в обратную сторону. Гигантская колонна, покачнувшись, начала заваливаться назад.

Если бы Тёма мог оказаться сейчас у папы в кабинете, он бы увидел, что большая гравюра, висевшая над столом, изменилась. На Дворцовой площади, спасаясь от разваливающейся на куски колонны, в ужасе разбегалась толпа, в которой, если приглядеться, можно было заметить двух мальчишек. А на платформе застыла маленькая фигурка обречённого генерала.

В толпе закричали. Красивая черноволосая женщина – Наталья Николаевна – спрятала в ужасе лицо на груди у мужа, Александра Сергеевича Пушкина. Но Иван Степанович успел вставить деревянную фигурку ангелочка в гнездо от сломанного зубца. Кабестан остановился. Канаты снова натянулись. Иван Степанович взялся за рукоятку. Колонна замерла и медленно поползла вверх…

Гравюра в папином кабинете снова изменилась и стала такой, как прежде: на пьедестале стояла колонна, вокруг рукоплескала толпа, а в фигурке в центре платформы можно было узнать смущённого Ивана Степановича с ангелочком и букетом цветов…

…На площади генерал, с пожалованной императором звездой, принимал поздравления. Сквозь толпу к нему подбежала Мари, над которой летел, чирикая, воробей. За ней еле поспевала нянька. Дедушка подхватил Мари на руки, расцеловал, прижал к себе и прошептал на ушко:

– Прости меня Христа ради, и спасибо тебе, ты меня спасла от несчастья.

Он показал ей треснувшую фигурку ангелочка.

– Это ты меня прости! – зашептала в ответ Мари. – Я гадкая, и спасибо мне говорить не надо. Не я тебя спасла, а мальчики, которые мне приснились и ангелочка тебе принесли.

– Какие же тебе хорошие сны снятся! – рассмеялся Иван Степанович, ставя девочку на землю. – И что же это за такие были мальчики?

– Да вот они! – показала Мари на стоящих в стороне Тёму и Стёпку, за которыми маячил иноземец. Мари замахала ребятам, призывая их подойти поближе. Стёпка вопросительно посмотрел на Тёму. Тот, обычно не стеснявшийся быть на виду, неожиданно для себя оробел – на них, ласково улыбаясь, смотрел генерал, окружающие его офицеры, чиновники, все в парадных мундирах, с лентами, орденами и звёздами. Ребята не решались сдвинуться с места. Выручил иноземец. Влез между ними, взял обоих, как маленьких, за руки. И походкой свободной, даже слегка пританцовывая, подвёл их к генералу.

Генерал отдал мальчикам честь, церемонно, как взрослым, пожал им руки, каждого обнял и пригласил к себе на торжественный обед, как самых дорогих и почётных гостей, несомненно смелых и благородных…

– О да! – восторженно встрял иноземец, гулко ударяя себя в грудь. – Клянусь, я не имел в этом сомнений, как только их увидел! Я ведь, некоторым образом, тоже имел участие в вашем спасании. Если бы не я, этих юношей с их деревянным херувимом к вам бы не допустили. О, извините, – словно спохватившись, он снял шляпу и поклонился. – Я, увы, не представился. Граф Мовэ, путешественник, литератор и воздухоплаватель.[13]

В гостиной дома Ивана Степановича собрался небольшой, но изысканный кружок близких знакомых. Разговор шёл по-французски. Граф Мовэ, видимо, совершенно уже освоившийся в доме, был окружён букетом молодых дам, среди которых выделялась княгиня Белосельская-Белозерская – та, которая вытолкала Тёму и Стёпку из кареты. Княгине было лет двадцать – двадцать пять, она была хороша собой, а её живые блестящие глаза говорили, что человек она энергичный и своенравный.

В глубине дома раздавались детские крики и гулкие упругие удары, весь дом содрогался, на потолке прыгала люстра, но воспитанные гости делали вид, что не обращают внимания. В комнату влетел воробей, потом запрыгал по полу кожаный мяч размером с арбуз. Вслед за мячом и воробьём вбежала растрёпанная, раскрасневшаяся Мари. Схватила мяч, тормозя, заскользила по паркету. Поняв, что все замолчали и смотрят на неё, она, не выпуская мяч, округлила руки, сделала книксен и с прямой спиной, ступая с носка на пятку, двинулась к двери. Но после нескольких чинных шагов не выдержала, подпрыгнула и бегом выскочила за дверь. Следом вылетел воробей. Через мгновение сверху снова донеслись радостные крики и стук мяча. Княгиня, прислушиваясь, встала, с улыбкой шепнула что-то Ивану Степановичу и быстрым шагом вышла из комнаты.

Со второго этажа слышались смех, крики и громкий мальчишеский голос: «Белосельский-Белозерский обходит одного, второго, врывается в штрафную площадку… Удар! Белосельский-Белозерский забивает пятый гол!». Поднявшись по лестнице, княгиня остановилась, с интересом наблюдая за происходящим в коридоре второго этажа…

…Обнаружив в детской кожаный мячик, Тёма стал подбрасывать его ногой, перекидывал с подъёма на колено, ударял по нему головой. Поняв, что такого ни Стёпка, ни Мари никогда не видели, Тёма тут же щёлкнул пальцами, сказал «скарафаджо» и сочинил новую игру. Даже придумал ей название – «футбол» (по-английски «фут» – нога, а «бол» – мяч). Дети пришли в полный восторг, особенно Стёпка. Ему было приятно вдвойне – ещё раз увериться в талантах своего друга, да к тому же при свидетелях.