Граф, с виду весёлый и легкомысленный, украдкой бросал быстрые внимательные взгляды на Ивана Степановича и ребят, беседующих возле бюро в кабинете генерала. И хотя со стороны казался полностью поглощённым увеселением барышень, мимо ушей его не пролетело ничего из разговора в кабинете. Услышал он и про таинственные часы, и про чудесные перемещения в пространстве.

– …Могу только сожалеть, что по роду занятий своих, для изготовления такого ключа умения мне уже не достанет, – говорил ребятам Иван Степанович, выдвигая ящики стола, открывая дверцы шкафов, что-то в них разыскивая. – Но вот кто истинно достоин был называться замечательным мастером, так это сибирский дед мой Данила, Царствие ему Небесное. Если же вам действительно дано будет его увидеть, то очень прошу – повинитесь за меня перед ним. Мальчишкой ещё уезжал я учиться в Петербург и не сумел исполнить обещанного ему. Так что на вас единственная моя надежда. Только помните, что успеть вам надо до захода солнца. А на прощание и на память хочу подарить вам вот это…

Генерал, наконец, нашёл и торжественно вынул из шкатулки небольшой кусок полированного гранита:

– Вот вам от того же монолита, что и наша колонна, сколок, нарочно изготовленный, – будет вам мемуар[19] о сегодняшнем дне, о подъёме Александрийского столпа и о моём чудесном, с Божьей и вашей помощью, спасении.

Потом достал маленькое колечко, на ладони протянул его Тёме.

– А это сестрёнке моей передайте, Мане.

И заметно смущаясь, что никак с его обликом не вязалось, добавил:

– От Ванечки.

Тёма со Стёпка переглянулись. На ладони Ивана Степановича лежало знакомое им серебряное колечко тонкой работы: как будто две птичьи лапки держат большой, красивой огранки изумруд.

Стёпа, Тёма, княгиня и граф Мовэ вышли из особняка. У подъезда стоял экипаж Белосельской-Белозерской. Лакей открыл дверцу и откинул ступеньки. Княгиня предложила подвезти мальчиков в уже знакомой им – она хихикнула – карете. Но граф Мовэ приобнял Тёму и Стёпку за плечи и объявил, что, увы, добротой княгини воспользоваться они не смогут:

– Иван Степанович поручили, памятуя мою опытность и многие знания, которыми меня одарила жизнь, сопровождать наших юных путешественников в полную опасности далёкую Сибирь, где служить им твёрдою опорою в колебаниях молодости.

Мальчики с удивлением посмотрели на него. Граф развёл руками:

– Не мог я отказать Ивану Степановичу, благороднейшей души человеку. Тысячи дел, планов, высочайшие приглашения – всё пришлось отменить.

Княгиня вынула из ридикюля, висевшего на поясе, маленькую лаковую коробочку, протянула её Тёме:

– Конфекты съедите в странствиях, а пустую коробочку можешь подарить моему правнуку. С поклоном от прабабушки! Если доживёшь, конечно.

Она засмеялась.

…Светившиеся золотом часы в руке Тёмы снова потускнели. Мальчики и крепко державший их за руки граф Мовэ стояли на высоком заснеженном берегу замёрзшей реки. Возбуждённый необыкновенным перемещением, граф хохотал, прыгал и хлопал в ладоши. Вокруг них безмолвно темнел древний сосновый лес с деревьями как на подбор – статными, прямыми и высокими, как корабельные мачты. И на той стороне реки до горизонта раскинулся такой же бесконечный корабельный лес.

Вдоль берега тянулась еле заметная тропинка. Тёма и Стёпка, задыхаясь от мороза, побрели по ней. Граф, с покрасневшим от холода носом, забежал вперёд и, как страус, переставляя ноги по сугробам, поскакал рядом с Тёмой.

– Нельзя ли поближе рассмотреть гениальное изобретение, интереснее которого я ничего в жизни не встречал?

Его иностранный акцент исчез, словно и не было его вовсе.[20] Тёма, стуча зубами, ответил, что у него таких изобретений – хоть завались, и приподнял часы повыше. Граф склонился над ними, вытащил лорнет. Из нагрудного кармана его пальто вывалился зелёный членистоногий. Упав на циферблат, перевернулся, подпрыгнул и начал привычно канканировать. Стёпка брезгливо смахнул плясуна. Граф вскрикнул, упал на колени, быстро, как фокстерьер, разрыл сугроб, сдунул снег с насекомого и, завернув его в батистовый носовой платок, упрятал в карман. Стёпка недовольно покосился на графа, шмыгнул носом и, убирая часы в сумку, проворчал:

– Нежный механизм, а он… Тараканов развёл!

При слове «таракан», огромная вязанка хвороста, лежавшая у тропинки, неожиданно взвизгнула, приподнялась и понеслась среди деревьев, оставляя на снегу частые следы маленьких валенок. Мальчики и граф вздрогнули от неожиданности. Увязая в сугробах, они обогнали вязанку и преградили ей дорогу. Та замерла.

– Вязанка, а вязанка, – Тёма решил обратиться к ней сказочным зачином. – Вели слово вымолвить. Не пособишь ли нам, ибо ищем мы деда Данилу?

Вязанка молчала. Тёма сделал шаг поближе. Вязанка взвизгнула, отпрыгнула в сторону и закричала детским голосом:

– Чтоб вы провалились! Не подходите ко мне, у вас таракан![21]