Она умолкла, вопросительно глядя на Одри.

– Почему его желание кажется вам стольабсурдным? – немного помедлив, спросила Одри мягким, спокойным голосом.

– Но, дорогая моя… неужели ты действительно хочешьэтого?

Одри вновь нерешительно помолчала и затем тихо сказала:

– Понимаете, я думаю, что в конечном счете такиеотношения вполне приемлемы.

– И ты действительно хочешь встретиться с Кей?

– В сущности, Камилла, мне просто кажется, это могло быв какой-то мере… упростить нашу жизнь.

– «Упростить нашу жизнь»?! – недоуменно повторилаледи Трессильян.

– Дорогая Камилла, – с особой мягкостью сказалаОдри, – вы всегда были так добры. Уж если Невиль так хочет, чтобы…

– Мне безразлично, что хочет Невиль! – резкоотрезала леди Трессильян. – Меня волнует, что хочешь ты?

На щеках Одри появился слабый румянец, напоминавший елеуловимую розоватость перламутровой морской раковины.

– Да, – сказала она. – Я… тоже хочу этого.

– Вот как… – с удивлением произнесла ледиТрессильян. – Ну право, не знаю… – начала было она, но умолкла.

– Безусловно, дорогая, выбор остается за вами, –сказала Одри. – Это ваш дом и…

Леди Трессильян закрыла глаза.

– Я уже старуха, – сказала она. – И похоже,уже ничего не понимаю.

– Возможно, вы считаете, что мне лучше при-ехать вдругое время. Если хотите, я вполне могу отложить свой приезд.

– Ты приедешь в сентябре, как всегда, – отрезалаледи Трессильян. – И Невиль с Кей пусть тоже приезжают. Конечно, я стара,но полагаю, что, как любой живой человек, я еще смогу приспособиться кизменениям современной жизни. Все решено, и довольно об этом.

Она снова закрыла глаза. Через пару минут она приоткрылавеки и, пристально глянув на молодую женщину, сидевшую рядом с ней, сказала:

– Ты довольна?

Одри вздрогнула:

– О да, да. Благодарю вас.

– Милая моя, – сказала леди Трессильян, ее голосстал сердечным и взволнованным, – ты уверена, что это пойдет тебе напользу? Ведь ты была так привязана к Невилю… Зачем бередить старые раны?..

Одри сидела, опустив глаза, и задумчиво смотрела на своималенькие руки в лайковых перчатках. Одна из них, как заметила леди Трессильян,судорожно сжала край кровати.

Наконец Одри подняла голову. Ее глаза были спокойны ибезмятежны.

– Все это давно прошло, – сказала она. –Совсем прошло.

Леди Трессильян тяжело откинулась на подушки и вздохнула.

– Ладно, покончим с этим. Тебе лучше знать. Однако яустала, мне пора отдохнуть, дорогая. Ступай вниз. Мери ждет тебя. Передай там,чтобы прислали ко мне Баррет.

Баррет была старой верной служанкой леди Трессильян. Онавошла в спальню своей госпожи и обнаружила, что та обессиленно лежит на спине сзакрытыми глазами.

– Видно, пора мне покидать этот мир, Баррет, и чемскорее, тем лучше, – тихо проговорила леди Трессильян. – Я уже ничегои никого не понимаю.

– Ах, не говорите так, миледи, вы просто устали.

– Да… устала. Убери-ка этот пуховик с ног и накапайтонизирующей микстуры.

– Неужели приезд миссис Стрендж так расстроил вас?Такая милая леди, но должна сказать, что ей тоже не помешало бы принять вашихкапель. Она выглядит не слишком здоровой. Мне всегда кажется, что она видит то,чего другие не видят. Но у нее сильный характер. Она – как вы сказали бы –умеет подать себя.

– Ты совершенно права, Баррет, – согласилась ледиТрессильян. – Да, да, это истинная правда.

– И она также не из тех, кого легко забывают. Я неудивилась бы, узнав, что мистер Невиль все еще думает о ней. Нынешняя миссисСтрендж, конечно, с виду очень красива, ничего не скажешь, но мисс Одрипроизводит куда более глубокое впечатление, такие люди, как она, надолгоостаются в памяти.

– Невиль просто дурак, – неожиданно усмехнувшись,сказала леди Трессильян, – если хочет свести вместе этих двух женщин. Онже первый пожалеет об этом!

Томас Ройд с трубкой во рту рассеянно следил за процессомсборов; ловкие руки его первоклассного малайского слуги аккуратно и быстрозаполняли его дорожные чемоданы. Изредка он окидывал задумчивым взглядомраскинувшиеся за окном плантации. Целых шесть месяцев он не увидит эту землю, скоторой за прошедшие семь лет почти сроднился.

Как странно будет вновь оказаться в Англии.

В дверь комнаты заглянул его партнер, Аллен Дрейк:

– Привет, Томас, как идут сборы?

– Уже все уложено.

– Пойдем-ка выпьем на дорожку. Счастливый ты, черт! Япросто сгораю от зависти.

Томас Ройд медленно вышел из спальни, молча присоединившиськ своему, другу; надо отметить, что он был исключительно немногословнымчеловеком. Друзья научились угадывать, что он думает, по тому, как он молчал.

Томас был довольно плотный мужчина с бесстрастным, серьезнымлицом и внимательными, задумчивыми глазами. Ходил он немного боком, как краб.Такая походка была следствием травмы – во время одного из землетрясений егопридавило дверью, – поэтому друзья, подшучивая, называли егокрабом-отшельником. Его поврежденные правое плечо и рука были несколькоограничены в движениях, добавляя его виду некую искусственную напряженность,отчего у людей часто возникала мысль, что Томас постоянно испытывает то листеснительность, то ли неловкость, хотя в действительности подобные чувствабыли почти ему несвойственны.

Аллен Дрейк смешал напитки.

– Итак, – сказал он. – Доброй охоты!

Ройд ответил нечто неопределенное, что звучало примерно как:

– М-да… Гм…

Дрейк с любопытством взглянул на него.

– Флегматичен, как всегда, – заметил он. – Непредставляю, как ты решился на это. Сколько лет ты не был дома?

– Семь… около восьми.

– Долгий срок. Удивляюсь, как ты не растерял всеродственные связи.

– Может, и растерял.

– По твоей немногословности, друг мой, тебя всегдаследовало бы относить скорее к братьям нашим меньшим, нежели к человеческомуроду! Ты как-нибудь спланировал свой отпуск?