изо рта чёрная горошина и затерялась где-то в траве. Зашумело снова в голове, поплыло перед глазами, как будто изменилось что-то. Будто ветер слова какие-то нашёптывает, а птицы песни распевают. Расслышал даже Никита одно слово из песни.

— Алёнка. — послышалось в вышине.

Взыграла душа царевича, оттого что вспомнил он речь родную.

— Алёнка! — закричал он на весь простор, и слушал, как эхом уносится в дальнюю даль любимое имя.

С лёгкой душой возвращался Никита домой. Торопился, останавливался не часто и ненадолго, лишь чтобы сил чуток набраться, да воды из родника серебрянного попить с хлеба краюшкой. И дальше в путь. И вот увидел он с пригорка речку знакомую до боли, и бережок противоположный, что родней не бывает. Так и затрепыхалось сердечко у царевича, точно вперёд убежать хочет. И понесли Никиту ноги к родным берегам. Подбежал к реке упал на колени и первым делом стал воду в ладони набирать и лицо омывать. До чего ж хорошо ему было! Никогда ничего прекраснее не чувствовал. Освежился Никита, стал по сторонам осматриваться. Где бы брод найти. Прошёл по берегу и вдруг видит, плот на берегу. Да, такой ладненький, так и манит сесть и плыть до родного причала. Посмотрел Никита ещё по сторонам, нет ли хозяина этого плавучего средства, но не было никого кругом. Так и решился он. Тем более вечер наступал и время терять было не резон. Вытолкал Никита плот на воду, оттолкнулся шестом и отправился в свободное движение. А река тихая, бережно плот несёт. Распластался царевич на нём и впервые за несколько дней расслабился, вдыхал влажный воздух и смотрел в небо. А оно неумолимо темнело, наступала ночь. А вместе с ней, новые звуки появились на реке. Волны усилились, плескались, захлёстывали плот и всё чётче слышался смех. Никита сел, вглядываясь в темноту. Да, ему не почудилось, это был явный девичий смех. Не по себе стало царевичу, жутко, сон как рукой сняло. Взят в руки шест, да покрепче сжал его. А волны возле плота кругами ходят, словно омут. И вот, будто, что-то показалось из воды и снова исчезло в глубине, только смех остался качаться на волнах. Затихло вроде бы, но не может Никита глаз от воды отвести, нет ему успокоения. Видит сквозь сумрак бережок пологий, решил к нему причалить, но только опустил шест в воду, как кто-то схватил его цепко и вырвал из рук царевича. Плюхнулся на плот Никита и глазам своим не поверил. Окружён его плот со всех сторон девицами длинноволосыми, да глазастыми, красивые, все как на подбор, смотрят на Никиту, словно любуются, а та, что шест выхватила, как подпрыгнет, а потом, как нырнёт вместе с ним, только вместо ног, хвост рыбий из воды показался. Тут Никита не то что язык свой позабыл, он вообще дар речи потерял. Сидит в вытаращенными глазами, а русалки вокруг нашёптывают:

— Не страш-шись. Не страш-шись.

А как тут не страшиться, если нечисть подводная в кольцо взяла и не знаешь, то ли в бой идти, то ли сдаться, конец-то, похоже един. Гибель. А русалки всё кружат, всё улыбаются призывно.

— Не страш-шись. — снова шепчет одна, а другие песню свою заунывную затянули.

— Не печалься, не грусти

Наш прекрасный друг

Думы в воду опусти,

Ты в кругу подруг.

Будем мы тебя любить,

Лаской согревать,

Будем петь и веселить,

Будем целовать…

Поют русалки, как вода в реке течёт. И вот уже, кроме песни той, больше ничего не слышит Никита. Зачаровывают глазами колдовскими, манят обещаниями сладостными, да красотой своей, чуть было в объятия девицам не кинулся царевич. Только почувствовал, вдруг, укол в самое сердце. Схватился за грудь и достал из кармана, платочек заветный. Спала тут же пелена с разума и распознал он сущность русалочью, замысел их коварный. Затуманить хотят водянки разум его и утянуть на дно. Не бывать этому. Так подумал Никита и заткнул уши руками. А русалки всё поют, вглубь души его проникнуть хотят.

— Ты, забудь былые дни,

Не веди им счёт.

Воспоминания твои

Смоет зелень вод.

Позабудешь навсегда,

Всё что было впредь.

Будет новая звезда

Над тобой гореть.

Стал тогда царевич дом свой родной вспоминать, лица матушки и отца, и братьев своих и даже их жён. А особенно Алёнку, купеческую дочку. Вспомнил синь глаз её, и румянец, и золото волос, словно пшеничные поля. Так хорошо стало на душе, даже чувствовал Никита лёгкое прикосновение нежных рук. Но разум заставил очнуться. Никита открыл глаза. Одна из русалок держала его запястье и тянула к себе. Дёрнулся Никита, но тщетно. Уж больно крепка хватка её оказалась и страх обуял до последней клеточки, глядя в ледяные глаза русалочьи. Одно желание осталось — кричать. Маму прозвать или папу. Но стыд ударил в виски и отбросил оторопь царевич. Хлестанул русалку по руке, да как закричит:

— Я сейчас Лешу позову!

Осеклись русалки, успокоились и зашипели:

— Леш-ша, Леш-ша! — повторяли они, но страха в них Никита не увидел, наоборот, как будто нравился им Леша. Не знал, что делать Никита. А русалки всё тянули руки к нему, да пели:

— Будет счастье через край

Извилистой реки,

Но держи, не отпускай,

Ты моей руки.

Крепко-накрепко держись,

И отныне, знай,

Будет бесконечной жизнь,

Будет вечный рай!

Слушал Никита песнопения русалочьи, зевал, но не верил обещаниям их, уж больно сладкие они были, не может в жизни такого быть, а смерть ему не нужна. Ничего не оставалось, плыл он по течению, да по рукам русалок хлестал, да Лешу поминал. Стонали они, шипели, морщились, но не оставляли попыток коснуться царевича. Наконец, забрезжил свет у кромки земли. Заволновались русалки, чаще под воду уходить стали. Видно, ненавистный был для них солнечный свет. Расплылись по сторонам, и друг за другом пропадали в омуте своём. Одна только осталась, наверное, надеялась на что-то. Да, только не спасовал царевич, солнечный свет уверенность ему дал. Схватил, теперь, он её за руку крепко и не отпускает. Ощетинилась русалка, и куда только красота подевалась! Лицом в чудовище превратилась, клыки изо рта торчат, шипит, хвостом бьёт о воду, вырваться пытается. Но не тут-то было.

— Ты, что же это чертовка, шест у меня отняла! Теперь, давай, сама тащи плот к берегу, да поскорее, пока солнце окончательно тебя не спалило.

Послушалась русалка, смотрит на Никиту обиженно, да всё шепчет:

— Леш-ша, Леш-ша. — и тянет плот к берегу.

— Леша, Леша. — вторит ей Никита.

Только уткнулся плот в берег, махнула