1905 года, едва только его законная жена Надежда Александровна уехала в Петербург, где у ее свекрови, великой княгини Александры Иосифовны, гостили на каникулах дети великого князя, Николай Константинович велел подать тройку, посадил в коляску своего швейцара, заехал за Варечкой Хмельницкой и поскакал в русский Никольский поселок[30] в 12 верстах от Ташкента.

Здесь нашли попа, хорошо ему заплатили и пошли в местную церковь венчаться. Швейцар исполнял обязанности шафера.

Скандал получился колоссальный. Генерал-губернатор рвал и метал; в Петербург полетел рапорт.

И все кончилось печальным эпилогом: великого князя сослали снова, на этот раз в Крым, в Евпаторию[31], а мамашу Хмельницкую со вновь обвенчанной «великой княгиней» – в Одессу на поселение[32]. Попа расстригли, швейцара-шафера выгнали из дворца. Старшую сестру не тронули. Она вскоре вышла замуж и пользовалась таким успехом, что из-за нее сначала подрались, а потом стрелялись на дуэли двое влюбленных – инженер-путеец Горецкий с помощником прокурора Окружного суда Блоком. Муж благоразумно остался в стороне.

Моя служба офицера Генерального штаба

В конце ноября 1905 года командующий войсками Тевяшев начал объезд войск, занимавших гарнизоны в Маргелане (Скобелеве)[33], Андижане, Самарканде и т. д., чтобы убедиться, что революционная зараза не проникла во вверенные ему части Туркестанского военного округа.

В поездках этих его сопровождали обыкновенно все тот же пресловутый начальник штаба Евреинов, личный адъютант подъесаул Есипов и два офицера Генерального штаба в качестве свиты.

После одной из таких инспекторских поездок я был вынужден оставить Туркестанский округ и перевестись в Вильно. Вот как это произошло.

Экстренный поезд командующего войсками: его вагон, вагон начальника штаба и сопровождавших офицеров и салон-вагон – неторопливо тащился из Ташкента в Маргелан.

Был вечер. Мы пообедали, и в моем купе – я, капитан Генерального штаба граф Соллогуб и подъесаул Есипов – сидели полураздетые, в нижнем белье, и дулись в макао[34].

Вдруг отворяется дверь, показывается голова евреиновского денщика, и, не входя, он обращается ко мне:

– Ваше высокоблагородие, так что вас требует начальник штаба.

– Хорошо, сейчас.

А тут, как назло, пришла кому-то из нас хорошая талия[35], и нужно было тянуть до битой карты или сниматься.

Банкомет решил тянуть.

Через пять минут снова показывается солдат.

– Так что, ваше высокоблагородие…

– Хорошо, скажи сейчас.

Не проходит и двух минут, дверь купе настежь распахивается, и появляется сам Евреинов, трясясь от злости.

– Капитан Дрейер, покорнейше прошу вас пожаловать ко мне.

Мы вскочили, бросили карты, посыпались деньги… Я быстро оделся и пошел в салон-вагон.

На Евреинове не было лица. Приседая и гримасничая, он, как кошка, начал подкрадываться ко мне и забормотал всякий вздор:

– Вы что же думаете, что я девка? Хотите меня соблазнить вашими розовыми подштанниками…

Ничего не понимая, я быстро и решительно направился к нему.

Евреинов вдруг испугался, повернулся и побежал, прикрываясь большим столом, на котором лежала развернутая карта. Ему, вероятно, показалось, что его хотят бить.

– Что вы, что вы, с ума сошли? Хотите дать мне по морде? Смотрите, сошлют в Сибирь! А меня выгонят со службы.

Я совершенно растерялся, не понимая, что происходит с этим утратившим всякое достоинство человеком и почему он так перепугался. Мне и в голову не приходило учинять над ним насилие, ибо ничего оскорбительного по моему адресу он, в сущности, не сказал.

Поняв по моей спокойной позе, что произошло недоразумение, Евреинов оправился, залебезил, ласковым голосом велел что-то записать к будущему приказу по округу и даже… стыдно вспомнить… пообещал мне хорошие наградные к Рождеству.

Даже не верится, что могли в старой России на высоких постах подобные люди.

Возвратившись из этой «веселой» поездки в Ташкент, я вскоре подал рапорт о переводе меня в Виленский военный округ, и, разумеется, препятствий к тому не оказалось.

Обсуждая с сослуживцами поведение Евреинова, мы наконец поняли, почему он впал в такую панику в поезде командующего войсками. Вспомнили печальный инцидент, произошедший летом 1902 года в Красном Селе, во время маневров 1-й гвардейской кавалерийской дивизии.

Начальником штаба этой дивизии был полковник Дружинин; и к этому же штабу был прикомандирован только что окончивший академию штабс-капитан Троцкий, племянник бывшего командующего Виленским округом генерала Троцкого.

Блестящий офицер Генерального штаба, богатый, но физически мало представительный, Дружинин высокомерно держал себя с подчиненными и любовью среди гвардейцев не пользовался.

Троцкий, молодой красивый парень, веселый, отлично окончивший академию, будучи сам гвардейцем, чувствовал себя как рыба в воде среди конногвардейской молодежи. После одного дивизионного маневра, когда офицеры пришли в собрание на его разбор, за которым обыкновенно следовал обед с хорошей выпивкой, у полковника Дружинина и Троцкого началась какая-то пикировка. Во время разбора, когда очередь делать доклад дошла до Дружинина, Троцкий позволил себе негромко, но довольно язвительно с мнением начальства не согласиться.

Дружинин вспылил, обозвал Троцкого невеждой и даже, кажется, чем-то в него швырнул. Как тигр кинулся атлет Троцкий на щуплого Дружинина, ударом кулака свалил его на пол и, придя в дикую ярость, стал нещадно топтать ногами.

Все так быстро произошло, что никто не успел вовремя вмешаться.

В результате этой скверной истории Дружинин бы отчислен из Генерального штаба и уволен со службы, а Троцкого разжаловали в солдаты. Во время Японской войны он в звании рядового отличился, получил Георгиевский крест и высочайшей волей снова был произведен в прежний чин, однако без перевода в Генеральный штаб.

* * *

В самый день Нового, 1906 года я сел в поезд и навсегда распрощался с моей дорогой родиной, милым Туркестанским краем, имея четырехмесячный отпуск и собранную от продажи всего моего имущества 1000 рублей.

Первая заграничная поездка

Покинув Ташкент, я смог, наконец, осуществить давнишнюю мечту – поехать за границу. Загипнотизированный сперва рассказами Стифеля, позже – моих друзей-бельгийцев, я рисовал себе картину, как буду наслаждаться чудесами Парижа, играть в рулетку в Монте-Карло, любоваться красивыми барышнями в Вене.

Повидав предварительно в Петербурге моего дядюшку Николая, заглянув в одну-другую «тихую обитель», облачившись в штатскую пару, с 800 рублями в кармане я смело пустился в путь.

Первый этап – Берлин, где за 218 марок был куплен билет 2-го класса – «рундрайзе»[36] по маршруту Брюссель – Париж— Ницца – Монте-Карло – Генуя – Милан – Вена – Берлин.

Берлин в ту далекую эпоху, до разгрома немцев в Первую мировую войну, поражал своим блеском, чистотой улиц, великолепными магазинами, переполненными кафе и бирхаузами[37] с толстыми красивыми кельнершами и шикарными офицерами на Унтер-ден-Линден, с моноклями в глазу, ни на кого не смотревшими и не уступавшими никому дорогу.

Богатство, довольство, уверенность в превосходстве над всем миром этой Deutschland fiber alles[38] так и било в глаза. Немцы веселились вовсю, по веерам трудно найти было место в театрах, кафешантанах и даже пивных.

Мое